«Философия – это сугубо человеческая фиксация бытия»: интервью с Владимиром Варавой

Декабрь 15, 2016

«Философия – это сугубо человеческая фиксация бытия»: интервью с Владимиром Варавой провел профессор кафедры государственно-конфессиональных отношений Вильям Шмидт.

Владимир Владимирович Варава – известный специалист в истории религиозно-философской мысли, автор не только любопытного поэтического сочинения «Псалтирь русского философа», но и ставших широко известными монографий «Неведомый Бог философии» и «Адвокат философии».

Вильям Шмидт: Уважаемый Владимир Владимирович, пространство, контекст нашей жизни соткан из множества мудрых, проникновенных, ярких до пронзительности мыслей и разного рода афоризмов не только по всякому поводу, но даже мгновению жизни, а повседневность так и остается беспробудной, непросветленной, что называется, «светом разума». Не странно ли, что человеку, накапливающему опыт, осмысляющему его (себя в контексте жизни – жизнь в ее проявлениях, её контексты, как своего рода интеграл бытия) и тем вписывающемуся в историю мысли, так важны подтверждения своего мнения – возвращение к иным опытам авторской рефлексии? Неужели человек настолько «внезапно смертен», что это лишает его способности выговорить истину о себе, о мире? Или он просто не в состоянии поставить тот и/или так вопрос, ответ на который был бы свидетельством истины?

 

Владимир Варава: Спасибо, Вильям Владимирович, за интересный, многогранный вопрос. Действительно, повседневность остается всегда непросветленной, как непросветленной остается и вся наша жизнь, в конечном счете. Мы тешим себя иллюзией, что живем в ясном и понятном мире с определенными целями и смыслом. Но совесть-то (и, прежде всего, интеллектуальная совесть) всегда нам говорит, что это не так, что мы не только не знаем «начал и концов» мироздания, мы даже едва это понимаем. И конечно, смертность здесь преграда, но одновременно и подспорье. Будь мы бессмертны, не было бы нужды выговаривать истину, поскольку ее нудительная власть терялась бы во мгле дурной  бесконечности. И только смерть, (а любая смерть всегда внезапна, всегда самая ожидаемая неожиданность) заставляет нас продвигаться к истине, напоминая нам о том, что мы все-таки люди.

 

В.Ш.: Как известно, в мире третий четверг ноября посвящен Философии, а потому, пользуясь статусом этого дня, хотелось бы не только услышать Ваши соображения о дне жизни, но и проникнуть в причудливость игры смыслами, значениями, если это, конечно, все-таки возможно.

Итак, Философия… Что это такое, если не опираться на опыт формализации в истории мысли, – особое мироощущение, способ выговаривания и/или способность к вопрошанию? А может это просто некая игра, художество, способ бытия, жизне-ощущения/-проживания? А может это такая «Черная тетрадь» Волан-де-Морта/Мира с ее поглощающими/проявляющими идеи/смыслы страницами или, быть может, еще нечто?

 

В.В.: Это конечно символично, что третий четверг ноября посвящен философии, хотя все дни её. Социум отдал дань Философии, выделив ей один день в году. Но ведь совершенно никому непонятно, что делать в этот день. Если радоваться, то чему? Если праздновать, то что? Не есть ли День Философии – день всеобщего удивления или скорби? А может это день познания или какого-то особого чествования профессоров и деканов философии?

Все это, конечно, фарс – никакого реального содержания это событие иметь не может, если мы всерьез воспримем философию именно как философию, а не одну из современных социальных практик или «областей духовной культуры».

А философия… про нее так много было всего уже сказано. Я думаю, что это сугубо человеческая фиксация бытия. Только человек может осознать всю беспочвенность, безосновность, странность, нелогичность, невозможность и даже ненужность своего существования. Осознать и удивиться этому. Удивиться не тем удивлением, которым мы привыкли встречать всё новое, необычное и экстравагантное, диковинное, но совсем непривычным для повседневного взора удивлением тому, что есть, что существует нечто, а не ничто, и что этого могло и не быть. А почему оно есть…? Вот здесь и осознается вся жуткая правда человеческого существования, в которой исчезают все идолы и кумиры, сотворивший такой «достоверный», но, в сущности, совершенно пустой «мир смыслов».

 

В.Ш.: Уважаемый Владимир Владимирович, если допустить, что слово (мысль) – это не означаемое и означающее, а инструмент, каким человек орудует в природе(ах), среде/пространстве(ах), «удлиняющий его руку», чем тогда будет то, что мы называем «философский вопрос»?

А вообще есть ли такой феномен как «философский вопрос» – не симулякр ли это, а может и того причудливее – «покемон»?

 

В.В.: Так ведь философия и существует лишь как вопрошание! Философский вопрос – это и есть субстанция философствования. И здесь важен, конечно, не ответ, а сама постановка вопроса, в котором уже содержится вся бездна проблемности и антиномичности. И неважно, о чем спрашивать. Ответы же дают все остальные области культуры, точнее, думают, что дают. Но философский вопрос ставит под сомнение вновь и вновь всю достоверность этих ответов, сталкивая человека лицом к лицу со странным и неизбежным миром. Это – тайна, от которой убегают в самую иллюзорную «достоверность». А философия и говорит, что тайна и есть достоверность, и мы, если хотим быть людьми, то должны, как говорил Лев Шестов, научится жить в неизвестном. Этому как раз и учит философия, и больше, полагаю, никто.   

 

В.Ш.: Глядя на то, как активно трансформируется действительность (насколько «подвижна» реальность) и как бы критично и с недоверием мы не относились к концепту «эпистема», похоже, столь важный для онто-гносеологической определенности субъекта «Вечный вопрос» – это день вчерашний – пораженная (надуманная) актуальность…

Очевидно же, что, с логической точки зрения, равномощными являются утверждения «каков человек – таков и его мир / Бог [история, культура – творящий Бога человек]» и «каков Бог – таков и его творение / Человек [мир – творящий человека Бог]», а единственное их отличие будет в акциденциях – принципах и способах (видах) морально-нравственных и эстетических [аксиологических] построений.

Так что – Мир, сделав круг, возвращается в нео-Космоцентризм?

 

В.В.: Хороший вопрос! Кем бы я был, если бы смог ответить на него…

 

В.Ш.: Владимир Владимирович, Вы известны как конфессионально ориентированный философ, а потому, если позволите, специальный вопрос. Не так дано, рассуждая о «божественных» тайнах в мироздании, например, «почему “заскучал” Адам и потребовалось личное представление ему Евы со стороны Бога?», мы «разорили» тайну Денницы, на что наш студент, улыбнувшись, воскликнул: – Ну вот, Ницше сказал, что «Бог умер», а теперь Шмидт говорит, что «Сатана мертв».

Так вот, не кажется ли Вам, что «снятие печати» – всякое «разорение тайны» – есть акт десакрализации, близкий вандализму? И не есть ли мифилогизация всего лишь естественная, защитная функция сознания (Б[б]ытия), обеспечивающая Миру (природе) его (её) стабильность и целостность – способ выживания?

 

В.В.: «Сатана мертв»… это замечательная метафора, позволяющая по-новому посмотреть на многие вещи, в том числе и на «историю Адама». Да, впрочем, и на эти слова Ницше о смерти Бога. Несомненно, всякая десакрализация есть попытка истребить тайну. Но, как говорил Василий Васильевич Розанов, мир не хочет быть ясным, плоским как биржа. И в этом смысле никакая десакрализация невозможна: мир остается миром, что с ним не делай, как его ни познавай, как ни описывай, как ни проникай научным разумом в самые заповедные, как ему кажется уголки. В сущности, тайна бытия остается неприступной, и философия находится на страже этой тайны. В этом если хотите, «функция» философии. Функция, нужно сказать, совершенно бесполезная с точки зрения какой бы то ни было прагматики. Но именно здесь самый тонкий и хрупкий метафизический план, в котором заключена вся суть человека.

А насчет мифологизации Вы правы. Это в значительной степени защитная функция сознания, которая создает тот образ мира (и не только создает, но и заставляет убедиться), который в принципе понятен и не опасен с онтологической точки зрения. Только вот мифологизация всегда бьет мимо цели – истинная Тайна Бытия остается ей недоступной.

 

 

В.Ш.: Уважаемый Владимир Владимирович, благодарим Вас за эту возможность приобщения к реальности, которую, надеюсь, всё же можно назвать «пространство Философии». И, если позволите, ради любопытства – а как будет выглядеть Ваш вопрос, который можно расценить как философский?

 

В.В.: Я бы, пользуясь случаем, направил бы Вас к своей книге «Адвокат философии», в которой я так и не поставил ни одного по-настоящему философского вопроса…

 

В.Ш.: Еще раз – благодарю за удовольствие общения и практику мысли – приобщения к её пульсу и движению.

Анонсы и новости


Нравится
Поделиться