«Только кажется, что политика, религия и спорт — области, в которых специалистами являются все» – интервью с Его Преосвященством, епископом Петроградским и Гдовским Истинно-православной Церкви Григорием (Лурье) провел профессор кафедры государственно-конфессиональных отношений Вильям Шмидт. 

Преосвященный Григорий (Лурье), епископ Петроградский и Гдовский Истинно-православной Церкви, доктор философских наук, главный редактор журнала «Scrinium: Journal of Patrology and Critical Hagiography», автор книг: «Призвание Авраама: Идея монашества и ее воплощение в Египте» (2000), «История византийской философии: формативный период» (2006; при участии В. А. Баранова), «Введение в критическую агиографию» (2009), «Русское православие между Киевом и Москвой» (2009), «Жития радикальных святых» (2014), «Течение неба: христианство как опасное путешествие навсегда» (2014).

Вильям Шмидт: Досточтимый владыка Григорий, прежде всего – поздравляю Вас с календарным обновлением – пусть Новый, 2017-й, принесет обилие приятных попечений, свершений и приблизит к постижению тайн, которыми исполнена жизнь человека.

Благодарю за эту возможность порассуждать на актуальные проблемы в контексте Всемирного дня религии – поговорить о роли религии и шире – религиозном факторе, – какие из вызовов окажутся для нас, российского общества и в целом, в мире, базовыми, а какие второстепенными и незначительными, что будет первостепенным для религиозной сферы в жизни общества и что для религиоведения.

Владыка, в последнее время, с учетом особой черты в русском характере – его эсхатологических акцентуаций, можно услышать много различных обеспокоенностей и даже толков в связи со 100-летием Социалистической революции. Мы уже более 25 лет живем в новой формационной реальности, но наш уклад жизни, наши установки мало изменились – наша социальность при всей ее технологизации и качественном росте скатывается в воспроизводство «совкового гражданина» и вульгарной феодализации, хотя, помнится тот же Столыпин дерзал: «Дайте мне двадцать лет покоя, и я реформирую Россию».

Если ещё 50 лет назад общество строило планы, мечтало и прогнозировало, каким будет светлое социалистическое/коммунистическое будущее, то сегодня у нас более сложная задача – 1) сделать/иметь комплексные, многофакторные выводы с учетом отраслевого разнообразия и 2) давать прогнозы и рекомендации в части организации и обеспечения социально-политических процессов, с учетом контекста и уровня вызовов и задач по обеспечению стабильности общественно-государственного воспроизводства в новых условиях. В данном случае и этом контексте видится более уместной постановка вопросов с высоким уровнем категоричности – «а мы имеем более-менее четкое представление о том, в каких условиях, в какой реальности мы – российское общество – находимся и каким понятийно-категориальным аппаратом оперируем, чтобы это адекватно понять? Что это такое российское общество/государство в его само-ощущении/-идентификации, политико-правовой декларации и каковы его базовые параметры и характеристики?»

И, если позволите, частный, уточняющий вопрос: какой урок и/или вывод из истории нашего Отечества в ХХ в. для Вас может быть главным(м) и какой второстепенный, второго или третьего порядка?

епископ Григорий: Именно наше отечество, как никакая другая страна, дало в ХХ веке сонм новомучеников и исповедников, а также явило очищенную в гонениях совершенно первохристианскую по своему духу Катакомбную церковь. В тех же самых событиях выявилась цена дореволюционного государственного православия: как люди верующие, мы должны понимать, что если бы дореволюционную Церковь можно было как-то реформировать, то ее не понадобилось бы сносить до самого фундамента или подвала — то есть до «катакомб»; все пути Божиего промысла — самые мягкие из возможных и даже невозможных. Из этого же урока видно безумие — с христианской точки зрения, а не медицинской — тех, кто в условиях СССР или нынешних постсоветских пытался повторять дореволюционные бюрократические структуры.

В.Ш.: Досточтимый Владыка, если мы попытаемся определиться с характеристиками (качествами) среды своего бытования, включая и средства (институциональные и политико-правовые), какими мы в этой среде оперируем, хотел бы предложить не просто обменяться ценностно окрашенными репликами в отношении ситуации – это уже мало кому интересно, хотя и любопытно, но постараться выделить те противоречия, которые, собственно, и являются двигателем основных трансформаций в обществе – его сознании и на институциональном уровне – в его структурах.

Принцип, полагаемый в основание любой мировоззренческой доктрины (системы), включая и религиозную, предопределяет и модели организации – социальной и политэкономической, а также и формы, виды организаций низового, базового уровня. Выйдя на уровень тотальности – общества/государства, стабильность доктрины (ее укладные практики, культура) будет обеспечиваться системой права, а наиважнейшей задачей будет ее безопасность – подавление «конкурентов» – стремление к недопущению ситуации, чтобы иные доктрины стали системами –  чтобы они вдруг не обзавелись собственной онтологией (метафизикой) и не наращивали культо-хозяйственные практики. Поскольку развитые общества хорошо понимают, что любая доктрина в общественном пространстве представлена в форме конкретной идеологии и что к их обороту (соревновательности) имеется большой ресурс как культурных практик, так и политических инструментов, включая систему права и регламентов, то в целях своей устойчивости и снижения конфликтогенности сегментируют и регламентируют структуру социального пространства. В этой логике (тенденции), на наш взгляд, находятся поправки «пакета Озерова-Яровой», а вот избирательность правоприменительной практики говорит об обратном – о разбалансированности в понимании единства правового поля и пространства. И эта тенденция усиливается стремлениями законодателей, правда, пока на уровне дискуссий высокого уровня, к ограничению мировоззренческих прав и свобод, спекулируя заботами государства о защите гражданина (личности) от деструктивных сект, т.е. деструктивных мировоззренческих практик.
Обращая внимание на совокупность событий в религиозной сфере страны, затронувшей по большей части её наиболее уязвимый сегмент – новые религиозные движения (НРД), как бы Вы, определили происходящее – что это за явление?

Владыка, как Вы полагаете, подобного рода практики – последовательная принудительная политизация/радикализация, а затем и криминализации религиозной сферы (что вполне может оказать серьезное влияние и на этнополитические процессы, и на сферу межнациональных отношений), не являются ли свидетельством иного, более сложного процесса – подготовки условий трансформации конституционно-правового строя России – перехода из федеративного, например, в конфедеративное государство? (Очевидно же, что гарантия федеративности покоится на политико-идеологическом плюрализме, основа которого – мировоззренческие свободы гражданина; ограничение их – отсутствие условий для ограниченного суверенитета субъектов в рамках единого государственного образования.)

еп.Г.: Я не готов комментировать чисто политические аспекты проблемы (например, перспективы конфедерализации и т.п.), так как понимаю свою некомпетентность в светской политике. Это только кажется, что политика, религия и спорт — такие области, в которых специалистами являются все. Я вот не являюсь.

Что касается запретительных мер вроде «пакета Яровой», то тенденция на создание государственной идеологии в них очевидна. Это ползучее изменение конституции РФ де-факто. Если бы в государстве не было других тенденций, то это бы означало рост напряжения и всё большую поляризацию общества. Но наше государство устроено хаотичней и веселее: в нем мельтешат борющиеся за кусок власти и экономического пирога разные неформальные группы, отчасти перетекающие друг в друга, и поэтому любой новый закон — это просто чья-то маленькая победа в этой бесконечной подковерной войне всех со всеми, за которую где-то в другом месте победителям придется заплатить поражением. В стране есть силы, пытающиеся навязать определенную идеологию, но у этих сил есть конкуренты, которые, в таком случае, не будут давать ее навязать. При этом и первым, и вторым на саму-то идеологию наплевать; она инструментальна. Поэтому реальное значение всяких «пакетов Яровых» — это только общее нарастание хаоса, подогрев системы.

В.Ш.: Ваше Преосвященство, в контексте означенных проблем, обращает на себя внимание, если можно так сказать, «бездействие» Межрелигиозного Совета России, в состав которого, как известно, не входят НРД, – можно ли полагать, что представители традиционных религий не видят за этой столь вульгарной правоприменительной избирательностью угрозы в ограничении хозяйственных свобод и статуса своих религиозных объединений, ведь недалек тот час, когда Верховные или Конституционный Суды дадут рекомендации по итогам обобщения судебной практики? 

еп.Г.: Я бы не стал связывать «работу», если ее можно так назвать, Межрелигиозного Совета России с позицией членов этого совета. Не они ведь его придумали. Это светской власти не нужен никакой межрелигиозный совет, кроме декоративного. Представители признанных властью религий не могут отказаться от участия в таком Совете, но и делать в нем что-либо они тоже не могут, так как не затем их туда позвали.

Тем не менее, большинство религиозных администраций, представители которых участвуют в работе Совета, по всей видимости, вполне искренне полагают, что режим благоприятствования для них и подавления для остальных — это хорошо. Они справедливо опасаются конкуренции.

В.Ш.: Не менее деликатной и напрямую связанной с последним, частным вопросом, является проблема базовой дефиниции – что есть «религия», и это даже не в аспектах развития «модных» концептов секулярности-постсекулярности, постмодернизма и/или полионтологизма, «Бог умер» или «смерти автора» – нет. Очевидно, что религия, религиозное мировоззрение в широком смысле – это один из уровней мышления (сознания) наряду с мифологическим (эклектичным) и сциентистским, а о ней, о религии как феномене, рассуждают как о субстанциональном… Но есть ли на деле то, что может лежать в основе того, что мы все еще именуем религией, и даже институциализировали?

Также очевидно, что такой феномен как вера, на основе которого покоится система, именуемая религией(ями), есть общее свойство/функция высоко развитого биологического вида – человека, без которого или вне которого последний не мог бы иметь ни своего статуса, ни того, что есть его субстанциональное – бытия.

Таким образом, перед нами открывается сложнейшая проблема базовых определенностей культуры – оснований и структуры бытия, с одной стороны, а с другой – достаточности оснований для установления статуса и видовых различий субъектов, участвующих в воспроизводстве социальности.

Перед нами открывается не просто конфликт истории(й) – логика и динамика смены формаций и порядков/практик установления форм правопреемственности институтов(ций), выражавших идею(и) и/или являвшихся её носителями, но и собственно принципа(ов), который(е) полагае(ю)тся в основание модели бытия. И, похоже, как и 100 лет назад, Мир еще только у самого порога перед комнатой, где будет вестись дискуссия о принципах нового миропорядка.

Сегодня, в контексте этого разговора, как бы Вы, уважаемый владыка Григорий, определили, что такое Религия и, если не учитывать политическую спекулятивность (вечные/общечеловеческие ценности, код культуры, «духовные скрепы»), благодаря чему или вопреки чему она сможет сохранить свое место (возможно – роль) в системе нового миропорядка.

еп.Г.: Моя принадлежность к научному сообществу, не очень далекому от религиоведения, требовала бы от меня держаться какого-то определения понятия религии, претендующего на научность. К сожалению, я вынужден признать, что в серьезном научном разговоре о том, что такое религия, я могу только сказать «не знаю».

В качестве верующего, то есть «религиозного» человека ответить на этот вопрос мне легче, но я сам вижу, что для науки это будет слишком узкое определение. Религия — это нечто, претендующее на re—ligare, на работающую в обе стороны (в этом смысл приставки re—) актуальную связь с Богом или богами. Если есть просто смиренное следование религиозным обрядам, то религии тут нет. Обязательно нужна личная мистика, хотя бы самая скромненькая. При этом (если рассуждать со светской точки зрения) вопрос о том, существуют ли на деле боги или Бог, можно оставить открытым, т.к. существование объекта — не всегда главное из его свойств.

В.Ш.: Спасибо – очень ценное суждение! «Вопрос, существуют ли на деле боги или Бог, можно оставить открытым, т.к. существование объекта — не всегда главное из его свойств» – сильное и даже провокационное суждение!

Если позволите, хотел бы поговорить о профессиональных компетенциях.

Сегодня, в условиях повышения ценности экспертного знания, когда практически завершена работа над профстандартом «Специалист по вопросам межнациональных и межрелигиозных отношений», мы все активнее ставим вопрос введения таких узкопрофильных экспертиз как этнологическая и теологическая. Как Вы полагаете, не сыграет ли с нами в очередной раз злую шутку пресловутый человеческий фактор, когда в условиях крайне высокой политизации, какую мы наблюдаем в религиозной и этнополитической сферах, теологи начнут рядиться в религиоведов, а религиоведы в теологов – для многих ведь грань между этими отраслями науки не очевидна, а многие ее настойчиво стали игнорировать: академическая среда, как известно, это не какие-то «марсиане», а обычные наши сограждане, которые давно и хорошо умеют выставлять «нос по ветру» еще задолго до самого поветрия…

еп.Г.: Странно слышать от религиоведа такие вопросы в будущем времени. Все это уже расцвело полным цветом и будет цвести дальше. В научной среде эти явления часто обсуждаются в каких-то апокалиптических тонах, вроде «новый 37-й». Но сейчас совершенно другое время и другие возможности. Ученые (не только религиоведы) могут делать собственные выводы о характере деятельности своих коллег в качестве экспертов. Думаю, что это неизбежно будет усиливать уже создавшуюся поляризацию научного сообщества, но, в отличие от сталинских времен, приверженцы обычной, а не «партийной» науки тоже будут иметь свою долю государственного финансирования — хотя бы за счет того, что только у них может быть международное признание.

Что же касается конкретно для религиоведения – вряд ли удастся избежать жесткой поляризации, и поэтому надо не бояться ее, а перехватывать инициативу. Гораздо хуже стать невольным покрывателем тех, кто занимается ангажированными экспертизами.

В.Ш.: Ваше Преосвященство, если позволите, опираясь на в веках сформированное наследие религиозных традиций Христианства, Ислама, Иудаизма, Индуизма, Буддизма, Синтоизма и множества других этно-культурных традиций, хотел бы затронуть еще одну не очень простую и, скорее всего, стратегического порядка проблему – о качестве социально-гуманитарной пространства России, о среды нашего бытования.

Как Вам хорошо известно, в настоящее время в общественном пространстве страны активно дискутируется проблема неартикулированной общественно значимой идеологии, что делает в целом уязвимой установки внутренней политики, а также неочевидности стратегии и политик в конкретных отраслях хозяйства, включая систему права. Частично эта ситуация преодолена за счет принятых Концепций и Стратегий, например, обороны и внешней политики, национальной и информационной безопасности, национальной и культурной политики и др. Но социальная сфера жизни общества имеет сложную структуру, а её целостность и единство обеспечивается не только идеологическими средствами, но именно последними дискредитируется и вульгаризируется.

Как Вы полагаете, в условиях конституционного запрета на государственную идеологию, не будет ли конструктивным шагом создание рамочного документа, посвященного описанию структуры социального пространства – сферы, институты и процессы, стереотипы и трансформации, уклады и ценностные установки, инструменты и технологии, взаимодействие и солидарность – своего рода Стратегии (Концепции) развития социально-гуманитарной сферы страны? Будь такой документ, он вполне мог бы нести политико-идеологическую нагрузку – в нем могли бы найти отражение параметры тех идей (идеологем), которые можно формализовать в качественно-количественные показатели и увязать с основными динамиками по отраслям, если государство декларирует своей главной целью развитие потенциала человека (личности) в контексте развития качества среды его обитания и совершенствования средств (инструментов) и механизмов воспроизводства среды / культуры. Это – первая часть вопроса-проблемы.

И вторая. Как известно из опыта цивилизованных стран, реализация подобных проектов обеспечивается за счет освоения нового знания – трансформации отраслевых тезауросов (словарей, понятий), совершенствования технологий, формирования компетенций нового уровня [в III тысячелетии – это наукоемкие технологии, человеческий (гуманистический) капитал] в целях удержания реальности нового типа. В отличии от большинства стран Старого Света, Россия до настоящего времени все еще не включена в воспроизводство тезаурусов цивилизационного типа на национальном языке – она все еще не имеет аналогов «Patrologia Latina» и «Patrologia Graeca» – полного свода нормативных (канонических) текстов религиозно-философского характера, хотя попытки их создать предпринимались давно, например, в православной традиции митрополитом Филаретом (Дроздовым).

еп.Г.: Отвечаю по пунктам.

По части 1: «Стратегии» или «Концепции», если их писать в нынешних условиях, могут быть, в лучшем случае, какими-то непоследовательными компромиссами с идеологией «скреп» и тому подобного. Но, самое главное, любой документ, который пишется не ради писания, а ради воздействия на общество, должен опираться на какие-то общественные силы, которые будут нуждаться в таком руководящем документе. По-моему, сейчас таких сил в нашем обществе нет. Возможно, я просто чего-то не знаю, и общественная сила, способная затребовать такой документ, уже нарождается.

По части 2: По-моему, в формулировке вопроса смешивается религиозное и национальное.

Издававшиеся аббатом Минем обе «Патрологии» были не национальными проектами, а католическими. В частности, в них была и программа апроприации византийского наследства старым добрым католичеством эпохи Первого Ватиканского собора (и в предисловиях к некоторым томам греческой серии Минь пространно изъясняет, для чего просвещенному католическому читателю знакомиться с очередным схизматическим зловерием византийцев вроде Фотия и Паламы). Параллель (или антитеза) подобным проектам может быть никак не «русской», равно как и не «греческой», а только православной. Исторически таким проектом стал так называемый «неопатристический синтез» середины ХХ века, в котором ключевую роль сыграли русские эмигранты.

Что касается доступности православных текстов для носителей русского языка, то это совсем другого рода проект. Его можно сопоставлять с переводами патристики на западные разговорные языки и созданием всякой справочной, учебной и научной литературы. Митрополит Филарет (Дроздов) считал, что России это полезно только в малой дозе, но он хотя бы начал довольно обширную работу в этом направлении, так что потом сам же и испугался – и всё остановил. В 1990-е годы эта работа у нас получила мощный импульс: для импульса хватило только того, что перевод святоотеческого текста стало можно легально издать и распространить. Несмотря на хроническую нехватку денег, очень много переводов святоотеческой литературы было выпущено энтузиастами.

Этот процесс важен прежде всего для Православия, а не для русской культуры, но и для русской культуры он тоже важен и благотворен. Однако чтением старого не заменить отсутствие нового. Это – тоже религиозная проблема, но и она имеет культурное измерение. Вопрос о том, может ли православие дать что-то существенное современной русской культуре, мне кажется открытым. Интуитивно я думаю, что может, и я даже могу что-то сказать в обоснование этого заявления. Но я сам понимаю, что по-настоящему весомых аргументов у меня нет, и вполне возможно, что русская культура в качестве православной уже закончилась. Тут если немного обидно, то за русскую культуру, а за Православие беспокоиться не надо — оно-то без русской культуры обойдется.

В.Ш.: Спасибо – интересный и вполне убедительный взгляд; во многом солидарен с Вами, досточтимый Владыка. Кстати, с учетом реализующейся в системе образования и промышленности Российской Федерации стратегии по внедрению компетентностных моделей, а также введению новых отраслей знания как, например, Теология, как Вы оцениваете наши современные шансы на разработку проекта (с возможностью подготовки отдельной ФЦП) по обеспечению стандартов содержания гуманитарного образования и развития религиоведческо-теологических и философско-мировоззренческих компетенций, например, в комплексе с разработкой Антологии религиозно-философской мысли народов мира – «Патрология Россика», которая вполне могла бы стать межгосударственным проектом.

еп.Г.: Как-то очень много всего смешалось и слилось в этом вопросе…

К новой отрасли знания «Теология» современного российского образовательного стандарта я отношусь так, что особо новой считать ее не могу. По-моему, это точный аналог былых «диалектического материализма», «научного атеизма», «нового учения о языке» и «мичуринской биологии». Никакими причинами, кроме идеологического давления на систему образования, появление этой дисциплины не обусловлено.

На западе очень многие мои коллеги и друзья специализируются в области «теология», но это филологи и историки, иногда историки философии, но работающие в специфических областях. В России эти области и так уже покрывались обычными филологией и историей. Специфика новой российской «теологии» в том, что в ученые советы вместе с учеными пригласили представителей конфессий. Но если эти представители конфессий таковы, что являются реально работающими учеными, то они могли бы и так занять все те же самые места в научном сообществе. А если не могли бы «и так», а смогли лишь теперь, в силу своего административного положения внутри конфессий, то это означает то, что «в ученый совет по зоологии приматов пригласили позаседать самих обезьян» — Тут я, кстати, ни в чем не хочу винить обезьян, но могу сделать свои выводы о тех, кто с ними заседает в ученых советах.

Что же касается проектов типа Патрология Россика или Антология религиозно-философской мысли народов мира, то я всецело поддерживаю. Патрология Россика давно уже напрашивается к изданию…

В.Ш.: Ваше Преосвященство, досточтимый владыка Григорий, Вы не могли бы сделать уточнение: если обозреть год ушедший с учетом исторической значимости и потенциала, какие из его событий Вы определите как значимые и какие тенденции/противоречия было бы хорошо, если бы получили развитие и состоялись?

еп.Г.: Если это вопрос о жизни всего мира, то я не решаюсь на него ответить даже сам себе. Даже если мне кажется, что я о чем-то догадываюсь, то я все равно не понимаю и не знаю.

Если говорить только о религиозной сфере, то произошел ряд важных сдвигов сразу в нескольких областях. Я упомяну только об одном из них – самом заметном для тех, кому важны только светские проявления религиозной жизни. Это – радикальный сдвиг церковной ситуации в Украине.

В 2016 г. Константинопольский Патриархат заявил претензию на свою решающую роль в вопросе об украинской автокефалии и создал международный механизм, с помощью которого это решение может быть осуществлено технически (в частности, в этом значение Критского собора). Также имели место и другие события, плавно подводящие украинскую часть Московского Патриархата к отделению от Москвы. Это означает существенное снижение международного авторитета РПЦ МП (причем, уже и сейчас), а, следовательно, и снижение ее лоббистского потенциала во внутренней политике РФ.

В.Ш.: Благодарю Вас, Ваше Преосвященство за эту удивительную возможность обменяться мнениями и услышать Вашу позицию. Напоследок хотел бы обратиться с небольшой просьбой, связанная со спецификой Всемирного дня религии – по сути, нашего профессионально праздника. Такой же День, как Вы знаете, есть и у философов – его отмечают тоже в 3-е, правда,  не воскресенье, а четверг и в ноябре. В тот день в библиотеке РАНХиГС мы устроили собеседование у так называемого «философского камня». По его окончании один из наших студентов, как это водится у молодых и жаждущих открытия полноты то ли бытия, то ли Истины, представил 10 вопросов с просьбой дать ответ.

Как Вы понимаете, если попытаться дать на них развернутый ответ – получится «катехизис»; если на каждый отдельно, вне учета логики и системы, как они были выстроены, – «Человеческая комедия» Оноре де Бальзака.

Будем признательны Вам за блиц:

1. Какова природа Вселенной?

еп.Г.: Онтологически противоречива как на микро-, так и на макро- уровнях. (Это вопрос философский, и я ответил на него без религии).

2. Есть ли какое-то Высшее Существо?

еп.Г.: Да, именно «какое-то»: этот прекрасный термин — еще самое мягкое слово для выражения одновременной познаваемости и непознаваемости Бога.

3. Каково место человека во Вселенной?

еп.Г.: У человека во Вселенной не одно место, а два: первое – по природе, второе –по предназначению. По природе он центр Макрокосма, что означает, что это существо далеко не высшее, а самое-самое среднее, существенно ниже ангелов. Но по предназначению его жизнь сокрыта в Боге — через воплощение Сына Божия и спасение. То есть место человека — это место Бога, но не «вместо» Бога, а «вместе».

4. Что такое реальность?

еп.Г.: Философский ответ: та интуиция, которая подразумевается, когда я (а не кто-то другой) говорю «я».

Богословский ответ: реальность = причастность Богу. То, что вообще непричастно Богу хоть в каком-то смысле, не существует ни в каком смысле.

5. Что определяет судьбу каждого человека?

еп.Г.: Его свободная воля (а всё остальное к ней подстроится – Промыслом Божиим).

6. Что такое добро и зло?

еп.Г.: Философский ответ: то, чему мы дадим соответствующие определения.

Богословский ответ: то, чему Бог дал соответствующие определения.

(Отсюда вывод: правильная философия – та, что в согласии с Богом).

7. Почему наша жизнь такая, какая она есть?

еп.Г.: Ответ для подавляющего большинства людей: потому что мы сами ее такой хотим видеть, хотя и не всегда хотим в себе в этом признаться.

Ответ для меньшинства: это можете узнать только вы сами и Бог.

8. Каковы идеальные отношения между личностью и государством?

еп.Г.: Чтобы государство работало так, чтобы как можно меньше напоминать личности о своем существовании.

9. Что такое любовь?

еп.Г.: Серьезный богословский ответ: Бог (это из ап. Иоанна).

Психологический ответ: разновидность аффективного расположения.

10. Что происходит после смерти?

еп.Г.: Эмбрионам во внутриутробном периоде полезнее сосредоточиться на способах подготовки к родам.

В.Ш.: Ваше Преосвященство, досточтимый владыка Григорий, не устаю благодарить Небо за эту возможность – благодарю за это удовольствие общения! Очень надеюсь, что и нашим коллегам и всем интересующимся современными процессами в религиоведении и религиозно-политической сфере будет крайне любопытно познакомится с этим материалом. Разрешите выразить надежду, что это наше новогодне-рождественское собеседование в канун Дня религии станет доброй традицией.

еп.Г.: Благодарю и Вас, уважаемый Вильям Владимирович – храни Вас Господь.