Философию делают люди: она – то, как они видят мир, а философия делает человека

(эссе по случаю Дня философии – 2019)

Я мало разбираюсь в философии. Как известно, определений множество: Пифагор понимал под ней поиск истины,  софисты – научение мудрости, Платон – познание таких истин как «добро» или «благо», Аристотель – происхождение первоначал и причин бытия, Эпикур – освобождение человека от страхов перед будущим или смертью; в Средневековье под философией понималось познание Бога как высшей мудрости; позитивисты полагали, что философия – лишь предшественница наук, а марксисты – что она есть способ описания наиболее общих законов развития общества, природы и познания. Все определения не перечесть, считается, что они зависят от предмета философского вопрошания, который дефинирует та или иная философская система и, похоже всякий раз по-своему. Несомненно одно: все системы были разработаны личностями, философию делают люди: она — то, как они видят мир. А сколько людей – столько и мнений. Я, например, лингвист.

Академический язык предполагает владение автором научным стилем изложения мысли, хотя излишняя академичность зачастую остро критикуется. Например, Бертран Рассел утверждал, что ненаучным является текст, который невозможно понять, прочитав его два раза – вот его более глобальный вывод: «Одно из неприятных свойств нашего времени состоит в том, что те, кто испытывает уверенность, глупы, а те, кто обладает хоть каким-то воображением и пониманием, исполнены сомнений и нерешительности».

Действительно, читая современные научные статьи, часто можно увидеть лишь академический слог, за которым  нет открытий или уникального взгляда ученого, а по сути – нет проблематизации, которая не приводит к истинному вопрошанию – вопрошанию сущностному. Нобелевский лауреат по физике Рихард Фейнман также считал, что, если человек не может объяснить нечто простыми словами (в его случае – почему частицы с полуцелым спином подчиняются статистике Ферми-Дирака) – значит, он сам это не понимает. Той же «философии» придерживается сейчас и компания «Apple»: «Инженер должен объяснить сложную технологию простыми терминами, чтобы показать, что понимает эту технологию» (Джон Грубер).

То есть, главное в науке, а в философии в первую очередь, – это личность, ее взгляд на вещи, поскольку от нее зависит, как будет, на каких основаниях образовываться целостность и укикальность, как, на каких принципах будет образовываться, т.е. на какие аксиомы будет опираться, их непротиворечивое единство. Возможно, каждый имеет свою философию, сформированную под влиянием разных обстоятельств, но лишь у немногих получилось создать концепции, которые поразили / очаровали мир – дали миру зеркало этого мира, что теперь мы и обсуждаем от века к веку. Странно, конечно: что может быть проще, чем взять кубик – в нашем случае аксиому, – и на этом фундаменте построить конструкцию – замок любого типа, вплоть до мироздания – имей лишь воображение. Но почему-то это оказывается неподвластно смертным, а лишь, надо полагать, неординарным…

Моя, например, личность в данное время лучше описывается в контексте вида профессиональной деятельности – как «лингвист, преподаватель», что зафиксировано в дипломе о моей квалификацией, с одной стороны, а с другой – большую часть времени жизни у меня занимает работа. Но в какой момент человек становится лингвистом, да и в целом – а что является поводом к его идентификациям? Так, в 17 лет, поступив в университет, я точно не была ни филологом, ни лингвистом. Сегодня, в возрасте 33, мне кажется, что это случилось со мной при рождении: мое первое слово было «аист», а позже я узнала немало слов на языке, который понимаю как родной. – Разве может человек мыслить себя вне языка и не языковыми (семиотическими) средствами? – Конечно, сначала они были непонятны, а потом к ним привыкаешь… Помню, как в 5 лет спрашивала маму про все на свете «А что это такое?», не понимая при этом глубинного значения слов – их смыслов, значений – всей их многогранной не только палитры, но и функциональности.

Школьная программа, особенно литература, расширила вокабуляр, углубила понимание смыслов за счет освоения большого количества однокоренных слов. Потом в игру вступила поэзия: играя формами, члены нашей «поэтической гостиной» наконец-то начали копать глубже остальных. Выяснилось, что мы – гуманитарии.

Решительный удар по моему взгляду на мир нанесли преподаватели иностранных языков – особенно учитель немецкого языка, а позже и учителя английского. Оказалось, что слова, относящиеся к лексическому полю «семья» в немецком, русском и английском языках удивительно похожи (вот и проф. А.В. Кузнецов вторит). От слова «мама» я перешла к «Mutter», «mother». Большинство моих знакомых детей тогда смотрели телевизор, где было много дублированных с переводом испаноязычных сериалов, в которых можно было различить испанские слова. Так мое лексическое поле пополнилось словом «madre». Наверное, я слышала еще какие-то языки – полиглота из меня не вышло, – но любопытство взяло верх: когда в зоне доступа оказался турецкий язык, и вот – копилка пополнилась менее похожим (разве что письменностью) словом „anne“.

Подобные ряды начали выстраиваться, хотя и не вполне равномерно.

Сначала собрались вместе члены семьи, основные фразы для приветствия и прощания, согласия или несогласия. За ними последовали различные части речи, держащиеся за ручки с помощью грамматики. (В некоторых языках «за ручки» никто не держался, да и сам коллектив был невелик J)

Особое удовольствие доставляло звучание – это была актерская игра: говоря на языке, можно было представлять себя какой-то отдельной личностью (кстати, термин «вторичная языковая личность» довольно неплохо исследован в лингвистике): это просто поразительно – переживать такое явление  на собственном опыте. – От слова к слову – от одного, к другому, третьему, и вот – человек приходит к языковой картине мира, или к картине мира сразу нескольких языков, которые кажутся особенно яркими и своеобразными на фоне друг друга. (Кстати, понятие «языковой картины мира» восходит  к идеям Фридриха Вильгельма фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев, а также к идеям американских этнолингвистов, например, к гипотезе лингвистической относительности Сепира-Уорфа, согласно которой язык определяет мышление.)

На предыдущем предложении я могла бы поставить точку и не развивать мысль, однако, случилось заметить, как в слове прячутся другие слова, и сила, которая нанесла мне разрушительный удар, называется «история немецкого языка». Она принесла мне подлинное понимание слов, причем, не только немецких. Например, слово «Arbeit» (рус. – работа) этимологически родственно немецкому «arm» (рус. – бедный) согласно «Немецкому словарю» Пауля Галле. В средние века оно означало «труд», «мука», «боль» в противовес нынешнему значению – «деятельность, приносящая пользу». Это слово развивалось похожим образом во многих языках, например, в русском оно происходит от слова «раб», а в румынском «muncă» имеет первоначальное значение, аналогичное русскому «мука».

Немецкое слово «Haus» (рус. – дом) является общегерманским словом, родственным немецкому «Haut» (рус. – кожа). Просто поразительно, как точно история описывает понятия или отношение людей  к ним.

Приведу еще несколько примеров.

Немецкое «hübsch» (рус. – красивый) имело во времена Мартина Лютера значение «hövesch» (рус. – такой, как принято при дворе), а также является родственным современному «höflich» (рус. – вежливый).

Одно из самых впечатляющих явлений в истории немецкого языка – это передвижения согласных (первое и второе). Учебники не дают информации о его причинах – есть лишь факт: согласные почему-то передвинулись, и происходило это, по-видимому, во всех языках – эти закономерности зафиксированы. Суть передвижения в том, что органы речи при произнесении звука несколько изменили положение, что и повлияло на качество звука, например, звук [b] стал звучать как [p]. И вот при внимательном изучении передвижений немецких согласных, во время сравнительного анализа с лексикой других (родственных немецкому) языков, приходит чувство истинного родства с миром. Приведу такой пример: во времена первого передвижения немецких согласных, звук [k], в зависимости от положения ударения в слове, мог трансформироваться в [х] или [g]. Этот факт легко проследить при сравнительном анализе родственных слов русского, готского, древневерхненемецкого языка и современного литературного немецкого. Если ударение падает перед [k], как в русском «свЁкор», происходит передвижение к звуку [Х], как в готском «swAihra». Если же ударение падает после [k], как в русском «свекрОвь», то происходит передвижение к звуку [g], как в древневерхненемецком «swigAr» – в современном немецком слово выглядит как «Schwiegermutter».

Так, изучая немецкий и его историю, я ощутила родство немецкого с русским, свое родство с древними готами – носителями латинского языка, германскими племенами разных периодов, и даже древними индусами, поскольку санскрит принадлежит к индоиранской ветви индоевропейской языковой семьи («членом» которой является и русский).

Сегодня популярна тенденция быть человеком мира – много путешествовать, жить проблемами дня насущного. Приветствуется знание европейских языков (в первую очередь), растет популярность арабского и китайского. Люди стараются идти друг с другом на контакт, выглядят приблизительно подобным образом, ориентируясь на эталоны эпохи глобализации и цифровизации. Интернет делает нас ближе – Google-переводчик крушит барьеры. Но, на мой взгляд, ничто так не сближает, не объединяет людей, чем осознание общности корней. Можно смотреть на эти корни с короткой дистанции, или шире – кому как нравится: есть ли единый общий корень (и язык) для всего населения земли? Этот вопрос давно занимает умы ученых, но проблема является нерешенной и поныне – идей, как и у проф. М.А. Аркадьева, много.

Возможно, мир с общей идентичностью, или подходами к ней, общими корнями, общим когда-то в прошлом языком – это всего лишь сказка, которую интересно себе вообразить. А может быть – мы еще разгадаем секреты идентичности и придем к миру во всем мире не как к утопичной пацифистской идее, а как к реальному факту нашего существования – в братстве, уважении и истинном понимании друг друга и собственных корней.

Григорьева Тамара Евгеньевна, Москва, ИГСУ РАНХиГС,