Сегодня вновь появляется возможность обрести ясность духа

Религиоведение – инструмент, которым легко исправлять кривизну социально-политических, политико-идеологических и экзистенциально-психологических зеркал.

Дорогие коллеги – уважаемые Владимир Владимирович и Павел Анатольевич, – рад приветствовать Вас!

Спасибо, что нашли время в эту «жаркую» пору – разгар абитуриентской кампании – порассуждать об отраслевых перспективах или наоборот – подвести итоги, провести своего рода черту как «до и после». Если позволите, хотел бы определиться с вектором разговора, чтобы не получилось, как это бывает у журналистов (недавно поучаствовал в программе «Самое время! Итоги недели» на «Радио-1») – обо всем сразу. В 2011 и 14-м годах, например, мне пришлось давать два больших интервью – одно в качестве руководителя образовательной программы «Регионоведение России» в РАНХиГС, а второе, заступая на должность декана факультета религиоведения в Московском православном институте св. Иоанна Богослова, – «Религиоведение в России вчера, сегодня, завтра», в котором, с учетом поставленных руководством задач, рассуждал об отраслевых задачах. Годы идут быстро – мир очень динамичен, даже в смысле трансформации смыслов и целей. Если провести ревизию сделанного за этот период, выделю лишь отдельные фрагменты:

• положено начало международному научно-издательскому проекту «Антология отечественного религиоведения»,
• в городском формате работает проект «Сорок сороков: град во образах святых»,
• разработан и находится на стадии утверждения профессиональный стандарт «Специалист в сфере национальных и религиозных отношений»,
• о профильных круглых столах, симпозиумах, конференция говорить не приходится – это академическая рутина, хотя наиболее важными в этом ряду являются конгрессы «Ассоциации российских религиоведческих центров», религиоведческие симпозиумы РАНХиГС, и недавняя 1-я теологическая конференция, организованная ОЦАД.

Уважаемые коллеги, поскольку каждый из нас имеет опыт не только академический, но и административно-управленческий и межотраслевой, с учетом именно последней составляющей, интересно – какие события в религиозно-религиоведческой жизни страны последнего времени Вы бы выделили в том смысле, что они имеют потенциал – способны повлиять на стратегии будущего и в чем именно может быть их влияние?

Варава В.: Вы правы, Вильям Владимирович, время идет быстро, и даже если окинуть совсем недавнее прошлое, то с 2011 г. прошло огромное количество событий, повлиявших на наше восприятие религиозной, и шире – духовной ситуации и в обществе, и в культуре. За это время сделано действительно немало; даже перечисленные Вами проекты – свидетельство глубинных трансформаций, связанных с пониманием, насколько важной частью жизни является религия и не в качестве эпифеномена культуры, а как фундамент духовного бытия. Секулярный проект, о котором много говорят в последнее время, очевидно, потерпел фиаско как глобальный антропологический проект по переустройству человеческой природы. Человек, как точно говорил Б.П. Вышеславцев, есть «реляция к Абсолюту»: трансцендентное начало является конституирующим свойством и человека, и что эксперименты по насильственному изгнанию неотмирных элементов из души человека не проходят безболезненно.

Но сейчас наступает другой период – образуются новые вызовы со стороны мира. Сегодня, в первой четверти XXI века, на мой взгляд, важным является понимание того, как возможен продуктивный диалог светской и религиозной культур в контексте глобальных цивилизационных трансформаций.

Шмидт В.: Владимир Владимирович, думаю, Вы верно подмечаете об условиях мирности и мерности – как возможен диалог. Это очень непростой вопрос, так как многие события недавнего прошлого показывают, что «языка» для такого диалога пока что нет.

Варава В.: Именно: сегодня не атеизм представляет собой главную угрозу духовному бытию человека, но, как это не парадоксально, религиозное изобилие, невероятное многообразие религиозного опыта, в котором на самом вопиюще эклектическом уровне перемешаны традиционные и нетрадиционные формы религии. Это тоже настораживающий симптом. Путь веры как путь духовного делания очень труден – он не может носить массового характера; об этом хорошо знают подвижники, аскеты, духовные писатели, религиозные философы. В конце, концов, «вера, – по слову Апостола, – дар Божий», но что означает сегодняшнее «возрождение религии»? Не есть ли это новая более изощренная фаза секуляризации?

Странным образом небывалый религиозный энтузиазм сегодня соседствует с убийственным безразличием именно к духовным вопросам. Интересно в этом контексте наблюдение современного достаточно известного британского историка и писателя Питера Уотсона, который обобщил большой пласт духовных исканий европейских интеллектуалов последних двух столетий. В книге «Эпоха пустоты» с выразительным подзаголовком «Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло» он так описывает духовное состояние современного европейца: «…множество людей – быть может, самых добрых и законопослушных граждан – не видят в смерти Бога ровно никакой проблемы. Мысль, что Бог мертв, не наполняет их ни тревогой, ни трепетом. … Они просто живут – день за днем, месяц за месяцем: как-то сводят концы с концами, радуются жизни, когда есть чему порадоваться, а метафизических проблем, которыми так озабочены их ближние, вовсе не замечают. Они не ждут, что человечеству когда-нибудь удастся разрешить “великие вопросы”, и не тратят времени на прояснение их для себя. В сущности, это самые далекие от религии люди – и, быть может, самые счастливые». А не есть ли это своего рода «духовная смерть» современного человека, когда он просто живет и совершенно не замечает, и не пытается понять, что такое жизнь в более глубоком, нежели повседневные рутинные заботы, смысле?

Вообще, современный человек – это экзистенциально сложноорганизованное существо, прошедшее не только через вольтерьянство и дарвинизм, но и через Ницше и Платонова, через Кафку и Хайдеггера, он является свидетелем беспрецедентных форм индивидуального и социального зла. У него серьезные метафизические запросы, многоуровневые экзистенциальные вопрошания, которые нельзя удовлетворить, автоматическим, как наивно полагал Николай Гоголь, привлечением к святоотеческому наследию. Для понимая этих процессов нужна большая философская, религиоведческая и теологическая культура. К сожалению, этим сегодня не может похвастать ни общество, ни научное сообщество.

Именно поэтому среди наиболее значимых событий в религиозно-религиоведческой жизни страны последнего времени я бы выделил 1-ю теологическую конференцию «Теология в гуманитарном образовательном пространстве», организованную ОЦАД им. свв. Кирилла и Мефодия. Очевидно, что это не только полемика о месте теологии в образовании. Эта полемика выходит за рамки научного обсуждения и становится частью общественного дискурса, в центре которого, как я уже отметил, важнейшие вопросы, связанные с повышением уровня религиоведческой и философско-богословской культуры в обществе.

Шмидт В.: Уважаемый Павел Анатольевич, думаю, Вы, как юрист, обратили внимание на мысль Владимира Владимирович о «религиозном изобилии, невероятном многообразии религиозного опыта, в котором на самом вопиюще эклектическом уровне перемешаны традиционные и нетрадиционные формы религии» и что «небывалый религиозный энтузиазм соседствует сегодня с убийственным безразличием именно к духовным вопросам». Казалось бы – и слава Богу – общество живо, если в нем столь высокий уровень духовных исканий; ко всему прочему у нас есть все необходимые инструменты для познания и управления этими столь непростыми явлениями и сферами, например, религиоведение – инструмент, которым легко исправлять кривизну как социально-политических, так и политико-идеологических, и экзистенциально-психологических зеркал. Но в словах Владимира Владимировича «настораживающий симптом», «это новая более изощренная фаза секуляризации» угадывается нечто далекое от оптимизма?

Бышков П.: Процессы, которые описал Владимир Владимирович не новые ни для России, ни для других государств. На мой взгляд, они не угрожают взаимодействию светской и религиозной культур, так как они лежат во многих плоскостях и интерсубъектны, а главное – их протекание контролируется политической властью стран(ы). Это мы можем видеть на примере истории с Исаакиевским собором, с периодически возникающими дискуссиями о восстановлении в России монархии, с уголовными делами за оскорбление чувств верующих, с запрещением религиозных организаций, с признанием теологии научной специальностью, защитой первой диссертации по ней и апелляцией на нее, и многое, многое другое. Самое интересное, что все это уживается в одном едином российском обществе. Происходит это, прежде всего, благодаря правовой норме Конструкции, заложенной в 1993 г. в 14 статье, которая постулирует, что Российская Федерация – светское государство, никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной, а религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом. Толкований данной статьи много, а поэтому поддерживаю стремление Председателя Комитета ГД ФС РФ по развитию гражданского общества, вопросам общественных и религиозных объединений, члена фракции КПРФ С.А. Гаврилова добиться официального определения понятия «светское государство» в толковании Конституционного суда РФ – если бы это произошло, градус спекулятивной напряженности в духовной сфере заметно бы снизился.

Шмидт В.: Коллеги, судя по Вашим первым репликам, не слишком ли радикализируется вектор нашего разговора: вот и Павел Анатольевич, солидаризируясь с г-ном Гавриловым предлагает «добиться официального определения…». Дискуссии имеют место быть, но, похоже, они еще далеки от острой фазы.

Павел Анатольевич, с учетом действующих процедур и порядка вынесения решений Конституционным судом, как Вы представляете себе возможность этого решения – нужно будет создать условия, серию странных / противоречивых судебных решений, чтобы затем довести их до Конституционного суда, притом именно так, чтобы предмет иска был очевиден? То есть Вы намекаете, что система уже готова к «турбуленциям» в этно-религиозной сфере, и именно поэтому мы наблюдаем столь неоднозначную для общественно-государственных деятелей высокого уровня как г-н Гаврилов и г-жа Мизулина деятельность, именно поэтому силовики начали «провоцировать» систему?

Бышков П.: Трудно сказать, но согласно ст. 105 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» правом на обращение в Конституционный Суд РФ с запросом о толковании Конституции Российской Федерации обладают Президент Российской Федерации, Совет Федерации, Государственная Дума, Правительство Российской Федерации, органы законодательной власти субъектов Российской Федерации. Исходя из этого, в том числе и упомянутые депутат и сенатор могут инициировать такое обращение. Напомню, что специальный Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 г. фактически копирует 14 статью Конституции РФ и хотя не раскрывает принципа светскости государства, но содержит принцип отделения религиозных объединений от государства. Что обозначает принцип светскости, какое правовое значение он имеет, с правовой точки зрения остается неопределенным. Именно поэтому существуют его различные трактовки, которые используются, в том числе в судах, в правоохранительных и правозащитных организациях, исходя из конъюнктурных соображений.

С начала 90-х годов вызревала проблема, сводящаяся к следующему: Россия – это светское государство по Конституции РФ или это светское государство по своей типологии? Подавляющее большинство Конституций государств в мире не содержат понятия светского государства, хотя при этом по своему типу они являются светскими государствами – в них нет государственной религии. Но это не означает, что её или их не может не быть; напротив, различные религиозные организации играют важную, а во многих случаях системообразующую и особую роль в самом существовании государств. Поэтому Конституционный суд РФ своим официальным толкованием мог бы положить конец двусмысленности интерпретаций правовых конструкций рассматриваемой дефиниции, что не только уничтожит благоприятную среду для возможности многочисленных трактовок этого определения, но и даст обществу чёткие и конкретные ответы на многие вопросы.

Варава В.: Взаимодействие светской и религиозной культур, безусловно, должно иметь совершенно определенное правовое регулирование, поскольку – это социальная реальность, и все «духовные процессы», так или иначе проходят на «земле», а не на «небе». Трансцендентное – не поле жизни социума, а потому и не входит в сферу его забот, а вот на уровне индивидуального, личностного бытия – это совершенно иное, я бы даже сказал животрепещущее… Поэтому правовое регулирование в религиозной сфере – это обычная цивилизационная норма, без которой не может формироваться политико-правовая культура в обществе. Но то, что сейчас происходит в нашей стране и о чем говорит Павел Анатольевич, далеко от какого-то более-менее цивилизованного правового контекста, можно сказать более – вне культурной традиции. Здесь во многом приходится все принимать на свой страх и риск и действовать, так сказать «гадательно», поскольку вновь народившаяся обильная религиозная жизнь после долгого атеистического «обезвоживания» весьма и весьма неоднозначное явление. И, конечно, настораживают попытки со стороны политического истеблишмента контролировать религиозные процессы.

Мы хорошо знаем – «Дух дышит, где хочет…», и печальный опыт в общем-то недавнего прошлого показывает, сколь губительно для духа и жизни в целом – культуры – политическое вторжение. Дело не в том и не в смысле, что власть бездуховна и/или что во власти «бездуховные» люди, а в том, что это – разные сферы бытия и их субординации нельзя переворачивать или ими манипулировать. Конечно, в определенном смысле можно приветствовать стремление депутатов ГД РФ добиться официального, де юре, определения понятия «светское государство», но это сложная теоретического плана работа – здесь нужна высочайшая религиоведческая квалификация, чтобы получить качественную профессиональную экспертизу с учетом специфики именно этно-религиозной сферы, которая, как Вы, Вильям Владимирович, очень ярко и образно выразились, входит в фазу «турбуленции».

Шмидт В.: Коллеги, мы с Вами довольно неплохо ориентируемся как в светской, так и в религиозной системах – многие процессы в них для нас очевидны и являются рутиной, повседневностью, а потому мы четко различаем в них аксиоматические и аксиологические (ценностно мотивированные) элементы, и нам нет необходимости «туманить» реальность разными идеологическими намеками, мол, многое тут зависит/определяется факторами…

Религия, религиозное, в том числе и на уровне идеологического, стала обыденностью, и начинает активно регламентироваться как и все иные отрасли хозяйства – сферы профессиональных (трудовых), хозяйственно-правовых отношений. Год назад, как помним, был введен в действие, например, пакет «Озерова-Яровой», а сейчас Минкультуры России внесло на рассмотрение проект Федерального закона «О внесении изменений в Федеральный закон “Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации” и отдельные законодательные акты Российской Федерации (в части совершенствования порядка осуществления государственного надзора в области охраны объектов культурного наследия)».

Казалось бы, как никогда прежде эти сферы – светская/политическая и религиозная/гражданская – имеют возможность не только обмениваться политико-идеологическими, ритуальными реверансами, но и активно взаимодействовать, наращивая объемы хозяйственных взаимодействий, тем самым развивая и совершенствую этико-правовые механизмы в производственных отношениях и хозяйственных укладах, политическую культуру, но что-то идет не так – то ли у сторон не хватает какого-то понимания/договоренностей, то ли уровень претензий не должным образом артикулирован. В итоге – все чаще приходится слышать, что религия как явление то ли феноменальное, то ли социально-идеологическое настораживают и пугают граждан, которые в адрес представителей религиозных организаций все чаще и больше выдвигают претензий или просто игнорируют эту сферу.

В итоге, с учетом введения в действие профстандарта «Специалист в сфере национальных и религиозных отношений», на смену процессам политизации с данной сфере отношений может прийти идеологизация.

Варава В.: Несомненно, когда речь заходит о церковно-государственных отношениях, шире – об отношениях религии и государства, то сразу нависает угроза идеологизации. Очевидно, что в этой сфере идеальных, безболезненных отношений нет, не было и быть не может. Свидетельство этому вся история Христианства, история его драматического пребывания в мире. Это ведь какой трагический парадокс: сообщество, живущее по принципу «не от мира сего», вынуждено жить в мире «сем»! И наивно полагать, что сегодня ситуация будет как-то радикально отличаться.

Вспоминается В.В. Розанов, который много думал на религиозную тематику – думал глубоко и нетривиально, и многие его мысли звучат очень свежо и актуально. Да и в чем-то общая ситуация его времени схожа с нашей. Так вот он говорит такие слова о встрече христиан с империей: «“Царство не от мира сего” не замечает “мира сего” и проходит мимо империи поистине так, как в легендах о старинных замках “тень” или “дух” проходят мимо стен, оружия и не сопротивляясь им, и не повреждаясь ими. Церковь в истинных “сынах своих”, которых и поставляют только эти кроткие, единственно одни они, – и не отрицает империи, и не утверждает ее, а проходит мимо ее, без ласки и без вражды».

Вероятно, это утопия, такой религиозный романтизм, но большая духовная правда есть в этих словах. Так было бы идеально относиться с миром для тех, кто «не от мира». Но реальная история взаимоотношений религии и государства – это балансирование на тонкой грани между «цезарепапизмом» и «папоцезаризмом», а чаемая «симфония властей» всего лишь чаяние. Каждая эпоха, каждое поколение все определяет заново.

Идеологизация религиозной сферы – вещь очень неприятная, но она всегда имела место в той или иной форме, и в русской Церкви в том числе. Например, митрополит Антоний (Храповицкий), характеризуя состояние современного ему общества, (а это 1888 год!), говорил о «низкой эксплуатации веры», «обманчивой маске духовной жизни», которой отличается православный карьеризм молодых чиновников. Вот его слова: «Взгляните на современное состояние общества. Тогда мы вооружались против безбожных отступников от народно-церковной жизни, против ложных дешевых либералов в чиновничьих мундирах, потерявших все дорогое для народа якобы во имя прогресса, а на самом дели лишь по своему непроходимому невежеству в области религии и морали. Теперь приходится видеть тупую ложь и лицемерие проникшими и в правый лагерь. Приходится встречать каждую минут явления, где уже не либеральными фразами из журналов прикрывается холодный карьеризм и презрение к меньшей братии, но, увы, – священными словами Божественного писания и святыми обычаями Церкви».

Как это все похоже на сегодняшнее время, когда на смену атеистическому невежеству приходит чиновничья православная риторика, за которой ничего кроме карьерных амбиций и духовной пустоты нет. Это и есть идеологизация духовной жизни, и, она, увы, неизбежна. Но, Вы, уважаемый Вильям Владимирович. Верно заметили: у общества, у каждого из нас, есть хороший инструмент, чтобы исправлять кривизну этих зеркал – религиоведение…

Особенность сегодняшней ситуации в том, что Церковь пытается взять реванш, отыграть то социальное бездействие, в которое она была вынужденно погружена властью на долгое время. Что нашло отражение в появлении такого в общем-то нетипичного для восточного христианства документа как «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». Это ведь идея социального активизма, которая в большей степени свойственна западным христианским конфессиям. Там долгие традиции, успешнее результаты на этой ниве. А с другой стороны, «смерть Бога» как некий показатель духовного коллапса.

Думается, что разработка и введение профстандарта «Специалист в сфере национальных и религиозных отношений» может хоть как-то ослабит те напряжение, недоверие, непонимание, которые существует между «светским» и «религиозным». Но обольщаться вряд ли стоит. Приоритетным все же останется просветительский аспект – повышение общей религиоведческой и теологической культуры.

Бышков П.: Уважаемые коллеги, еще раз готов повторить, что, по моему мнению, у нас нет никакого противостояния между «светским» и «религиозным», скорее всего речь идет о противостоянии конкретных людей, которые себя как-то позиционируют, впадая в крайности (но это, как понимаем, не предмет нашего разговора, хотя и очень интересный…). У нас единое общество, которое существует в рамках конституционного строя. Очевидно, что разработка и введение профстандарта «Специалист в сфере национальных и религиозных отношений» является частью стратегии национального развития Российской Федерации. В итоге, введение в действие выше упомянутых Вильямом Владимировичем нормативных правовых актов даст возможность развиваться обществу по линии правового государства и совершенствовать политическую культуру, что, безусловно, позитивно отразиться на всех нас.

Шмидт В.: Уважаемые коллеги, Вы как представители сферы, обслуживающей народохозяйственные комплексы, – представители системы образования, какой видите роль образовательных организаций? Учитывая наш опыт – каждый из нас работает на площадках разной как ведомственной подчиненности, так и с отраслевой спецификой, – в ближайшее время что придется изменить в образовательных учреждениях, или Вы уже что-то изменили? Очевидно же, что уровень информационных, этико-эстететических, инженерно-технических, наконец, — все это кардинальным образом влияет на уклады и практики отношений – они настолько быстро трансформируются, что это заметно даже на уровне тезаурусов, какими пользуются разные поколения одного и того же общества.

Интересно, тенденции консерватизма и модернизма системы образования и религиозных систем как отразятся на  религиоведении, или какую уникальную роль должно иметь религиоведение в этих процессах-отношениях, чтобы религия на очередном этапе общественно-государственного развития не стала идеологией.

Варава В.: Важный вопрос – спасибо. Роль образовательных организаций и вправду велика. По сути, это единственная вменяемая институция в современных условиях. При этом нужно иметь ввиду объективные сложности, связанные с трансформацией самой системы образования в современном(ых) обществе(ах). Во-первых, это смена аксиологических приоритетов знания, которые задаются потребительским большинством, и во-вторых, изменение эпистемологического статуса самого знания. В ситуации постмодернистской деконструкции (как бы к ней не относится), статус знания иной – научные здания теряют свой абсолютный характер, научная претензия на истину подвергается серьезному сомнению.

Роль религиоведения действительно уникальна в этих процессах, поскольку, будучи феноменологией религиозного опыта, отраженного в различных культурах, религиоведение может фиксировать те парадигмальные процессы, которые происходят в современной ситуации, не побоюсь сказать, смены научной эпистемы. Видоизменяется сам подход к изучению религиозного опыта, религиозной(ых) традиции(й). Уходит в прошлое полемика атеистов и верующих, которая, так или иначе, концентрировалась вокруг схоластических аргументов доказательства бытия Божия. Конечно, и этот дискурс сохранится, но сейчас уже приходят проблемы герменевтики, феноменологии, этики… Все это требует изменения образовательных стандартов, образовательных стратегий и т.п.

Мы стараемся учитывать эти тенденции в своем научном и учебном процессе. Хотелось бы отметить прошедшие в нашем институте в мае этого года Иоанно-богословские научные чтения «Язык христианской традиции и современная культура», где как раз обсуждался широкий спектр актуальных проблем. В рамках конференции работала секция «Философии vs Теология», цель которой было выявить онтологические и метафизические сходства и различия в философии и религии, которые позволяют вести продуктивный диалог в контексте современной культуры. Надеюсь, что данный формат будут регулярным.

В этом году разработан и утвержден новый план научной дятельности, предполагающий семинары, круглые столы и открытый лекторий. Запускается большой проект «Теология как наука: pro et contra», в рамках которого будет проводиться ежегодная конференция, выходить тематические сборники – такая вот своеобразная экспертная теологическая лаборатория, чтобы вырабатывать компетентные ответы на вопросы общества о необходимости теологического образования.

Иными словами, мы приложим все зависящие от нас усилия, чтобы религия на очередном этапе общественно-государственного развития не стала идеологией.

Бышков П.: Введение теологии в ряд научных дисциплин и возможность присуждения ученых степеней отражает ее сущность как гуманитарной дисциплины. Студентам юристам факультета права и экономики МПИ св. Иоанна Богослова мы часто показываем сходство юриспруденции и теологии. Во многом поэтому в нашем ВУЗе, учредителем которого является РПЦ, мы готовим бакалавров и магистров по юриспруденции. Данные науки занимаются толкованием авторитетных текстов и практик, возникающих на их основе. Так, например, тексты законов приобретают функции сакральных и, наоборот, во многих странах присягу приносят на Библии, на Коране или на других священных книгах, а где-то Конституция является священной. Важно понимать, что труды юристов и теологов обращены к тем, для кого соответствующие тексты и практики действительно важны. Цель юриста и теолога одна – создать и поддерживать связь этих самых текстов с повседневной жизнью, с конкретными людьми, развивать общество на основе добра и справедливости. Конечно, следует отметить, что нормы права влияют на всех в светском государстве, а определенные религиозные тексты только на конкретный круг людей. При этом важно понимать, что право и религия обогащают друг друга, что благоприятно сказывается на их развитии, и, как следствие, на всем обществе.

Шмидт В.: Неожиданный ракурс: Теология и Юриспруденция – сестры в своем функциональном предназначении. Помню, в бытность курсантом, один из моих коллег сравнивал юриста с ремесленником: берешь томик закона и вколачиваешь им аномалию как столяр гвоздь молотком… В номиналистских системах, т.е. в не конвенциональных (не прецедентных, если говорить о системе права), между теологией и правомсхожего больше, чем различий – соглашусь с Вами, но для материалистических систем – меж ними неустранимые противоречия, с которыми, как правильно подметил Владимир Владимирович, можно эффективно справляться лишь в одном случае, если под рукой есть религиоведческий инструментарий.

Сегодня, в столь стремительно меняющемся мире, когда многие профессии и специальности «умирают» естественным образом, задумываясь о будущем – его устойчивости и мирности, мы, например в РАНХиГС, приняли решение развивать новое направление подготовки – в основу будущих программ подготовки решили положить «Конфликтологию», а ее методологический каркас выстроить на пересечении религиоведения, психологии и политологии.

Учитывая специфику Ваших не только профессиональных отраслей, но и вузов, каким Вам видится будущее – не только рынок профессий, но и контур будущего – человека, общества, государства, мира?

Бышков П.: Если говорить о факультете права и экономики МПИ св. Иоанна Богослова, то обучение юриспруденции ориентировано здесь не только на формирование профессиональных компетенций юриста – фундаментальных теоретических и практических знаний в области права, но и на воспитание нравственных профессионалов, обладающих высоким уровнем духовной, светской, деловой культуры и этики. Юриспруденция и религия, как об этом заметил выше, базируются на одних и тех же принципах морали, нравственности, справедливости и добра, а потому и преподавание системы права в нашем ВУЗе не противоречит существующим мировоззренческим устоям и традициям обучения праву, напротив – развивает у будущих юристов чутье к этим принципам.

Между прочим, юристы, судьи, адвокаты, нотариусы и полицейские, правозащитники, работники прокуратуры и следственных органов, различные чиновники служат народу, обществу и государству, каждому из нас. Задумайтесь: ведь во многом именно от этих людей зависит наша с вами жизнь – безопасность, бизнес, наконец, вектор развития государства и общества. Как раз от их воспитания и мировоззренческих предпочтений, которые формируются также и в период получения высшего образования, будет зависеть, какую позицию они предпочтут отстаивать, какое решение в делах будут считать  более приемлемым и предпочтительным… Известно, что в подавляющем большинстве ВУЗов, к сожалению, вопросам морали и нравственности не уделяют должного внимания. Поэтому не нужно удивляться происходящему в стране; вывод прост – нужно менять негативные тенденции, купировать самые опасные. На мой взгляд, именно они и есть главные внутренние угрозы обществу и государству, и именно в этих целях на государственном уровне следует скорректировать существующую систему обучения специалистов, чем сейчас и занимается министр образования и науки РФ Ольга Юрьевна Васильева, ставящая воспитание личности в образовательном процессе на первое место. (Для юристов эта цель хорошо понятна и очевидна – она очень важна.) Выражаясь образно, глаза у Фемиды завязаны, но у нее есть внутреннее понимание справедливости и добра! Как говорили римляне: Jus est ars boni et aequi. Именно на этом мы строим концепцию подготовки дипломированных юристов на нашем факультете.

Варава В.: Хороший вопрос! Где есть перспектива, там есть будущее, а значит жизнь. Говоря о будущем, всегда рискуешь впасть в утопизм, и все же, мне представляется, что несмотря на огромные издержки и потери, в том числе и в материальной, и в духовной, и в интеллектуальной областях, несмотря на опасности в связи с экологическими, технологическими, антропологическими и политическими (в том числе террористическими) угрозами, грядущий мир – это мир с бóльшей степенью открытости и свободы. Мы стоим на грани чего-то неведомого, ранее не бывшего. Важно понимать, что радикально видоизменился образ и статус знания, которое утрачивает свой принудительно-обязывающий характер, исходящий из детерминизма классической научной картины мира. Это значит, что и обучение будет иметь иной характер, в большей степени соответствующим творческим особенностям человека, что повлечет за собой кардинальную трансформацию системы образования. Трудно, конечно, сказать, каким будет образование, но очевидно, что оно уже не будет прежним.

Здесь, мне кажется, важен и показателен опыт РАНХиГСа, о котором сказал Вильям Владимирович, а именно, развитие нового направления – «Конфликтологии», с ее методологическим каркасом, выстроенным на пересечении религиоведения, психологии и политологии. Именно междисциплинарность будет отвечать вызовам времени, его усложненному духу, перенасыщенному различными культурными парадигмами.

Вообще, я думаю, что мир, несмотря на колоссальный технологический прорыв, становится более гуманитарным (не гуманным, конечно, было бы наивно так думать). И не случайно, что упоминаемая сегодня стратегически важная конференция «Теология в гуманитарном образовательном пространстве» делает акцент именно на гуманитарном. А в гуманитарном первая роль принадлежит философии и не только в лексическом значении «любви к мудрости», но и в онтологическом, как «один из основных родов человеческого присутствия» (по Хайдеггеру). Да и сама техника ведь в сущности философское явление, поскольку философия – ключ ко всем самым потаенным истокам Бытия.

Рад, что мы имеем возможность наблюдать сложнейшие процессы как в мире, так и в нашем обществе – сегодня вновь появляется возможность обрести ясность духа, почувствовав удивительную благодать существования вопреки всем «ужасам жизни».

Шмидт В.: Дорогие коллеги, спасибо Вам за этот разговор. До начала нового учебного года остается еще несколько недель, а потому есть возможность поразмышлять над планами – подумать о старте этого года. Творческого всем нам подъема и удач!