«Старый» Сократ и «Новый» Платон: мироздание как проблема то ли Бога, то ли Человека и миропорядок как проблема мирозданья

Хочешь иметь М(м)ир – будь его Творцом

 Посвящается всем и каждому –

учителям, которые были учениками,

ученикам, которым предстоит наследовать –

стать учителями

 Илай: О, Олам! Постой-ка – я бы хотел обсудить с тобой, если не возражаешь, пару насущных вопросов.

Олам: Если насущных, Илай, тогда несколько, а если тебе нужны брюки или носки – тогда пару.

Илай: Ты как всегда отточен.

Олам: Уверен? – ну и кем же или где и/или когда?

Илай: В мире Олам, в мире, а может и миром… Если позволишь, хотел бы спросить тебя, как у философа: как думаешь, для знатока религий или того, кто изучает культ и веру с феноменологической точки зрения, существуют ли табу?

Олам: Илай, ты поражаешь меня – ты решил посмеяться? Ведь трансцендентное и есть табу… А для многих и транцендентальное. – Ты и вправду думаешь, что в твоем окружении много тех, кто знает, почему он – человек, или почему, а может как, не Бог?

Илай: Ну вот – теперь ты надо мной потешаешься, а потому – скорей же говори, не томи – покажи истину, что переживаем как феномен.

Олам: Ну ладно – давай смотреть. Думаю, ты согласишься, что Трансцендентное – это «продукт» гносеологии, гносеологическое: чтобы свершился когнитивный акт, нашему мышлению нужно своего рода допущение – такой базовый, универсальный элемент, который дал бы ему возможность маркировать неизвестное до тех пор, пока оно не будет определено – пока нашему сознанию не будет открыта его природа, сущность – оно не станет предельно отчетливым, конкретным. Ну а поскольку наше сознание все же имеет какой-то опыт знания хотя бы о себе / себя – мышление обеспечивает различение своих «физических» феноменов – ощущений тела и ощущение своих же представлений, – то вот эти первичные его «продукты» и образуют пра-семиосферу. Как только сознание научается и их различать – видит в конкретном знаке, как мы теперь говорим, ноэму и ноэзу, – можно говорить, что теперь ему по силам обеспечить простейшую классификацию. Кстати, ты помнишь, что необходимо, чтобы совершить процедуру классификации?

Илай: Так ведь это просто: 1) Любая классификация верна, если только она двухчленна, а каждый из ее членов – также является двучленом.

Олам: Ух ты! – Смотрю, с этим порядком вещей ты уже разобрался – видишь, как и что именно создает двучлен – эту «божественную» диалектическую пару – бином противоречия и антиномии?

Илай: Не знаю, но, похоже, кое о чем догадываюсь – давай об этом попозже, а сейчас далее – п. 2) Попадающий под классификацию объект есть не внутреннее единство образующих его элементов, а всегда внешними противоположностями, взаимодействующими в его составе, как среде взаимодействия. 3) Изменение объекта эффективно, если изменяется не он, как среда, а факторы, воздействующие на него. [Для сущности субъекта воздействия изменение не губительно, если оно несущественно – не приводит к трансформации.] 4) Знание об объекте исследования полно, если известен и его состав, и факторы, образующие его сущность)

Олам: Отлично, Илай! Если ты так много знаешь, то, уверен, тебе по силам – ты найдешь возможность – рассечь надвое и Будду, если такой встретится на твоем пути…

Продолжим: если очевидно, что «продуктами» классификации являются парные понятия, то мы можем настаивать, что с их появлением не только в семиосфере, но и в целом, в духовно-когнитивной сфере человека начинаются необратимые преобразования и трансформации – мир начинает меняться, притом радикально! – он, внутренний мир человека, начинает поступательное движение к философизации (рационализации и категоризации), а внешний – социально-политическая среда и сфера культуры – к цивилизации, уровни которой определяются по способу и формам институционализаци тех потребностей/продуктов, которые попадают под классификацию.

Итак, Илай, как видишь, в конкретной среде, населенной конкретными обитателями, вдруг случилось небывалое – всего стало как минимум втрое больше: среди конкретных «Ивана да Марьи» появились не только мужчина и женщина, но и человек; не только береза, можжевельник и клевер, но и дерево, кустарник, трава, а в придачу и растение; не только караси / рыбы, голуби / птицы, мухи / насекомые и слоны / звери, но и всяко-разные животные, а с ними – живое и не живое. Кстати, а ведь у Ивана да Марьи, которые вдруг и человек, вдруг и мужчина / женщина, а еще вдруг отец / мать, сын / дочь, дедушка / бабушка – и все это не просто, а с конкретными, отличительными спецификациями – функциональными различиями, обеспечивающими формирование укладов и диверсификацию хозяйства=культуры, начинает диверсифицироваться и аксиологическая сфера их, а может и не совсем их, жизни.

Очевидно, что со всем этим вмиг удвоенно-утроившимся миром что-то надо делать – иметь хоть какой-то образ порядка, чтобы не сойти с ума. [Глядя на интеллектуальные муки наших современников, которые пытаются совершить простейший когнитивный акт – понять, где «обитает» конкретная, например, ворона, а где птица – что из них непосредственно в природе, а что в их голове, – то вообрази уровень мук Авраама, который пытается найти источник-причину всего того, частью чего он вдруг стал – миропорядка – огромного и многообразного мира, притом, как кажется на первый взгляд, вполне себе прекрасного не только в переживании звуков, запахов, цветов, но и семейно-соседских (социально-политических) и т.п. отношений. И если бы он только знал, чем завершится его стенание, вырезал бы себе не только язык, но и вырвал сердце…]

Илай: Олам, постой, чую, ты неспроста напомнил историю Авраама, с каким-то подвохом – о какой трагедии ты намереваешься поведать? Не Авраама ли и умноженное больше звезд на небе и песка морского семя его Церковь ежедневно поминает в прославлениях? – Ты это о чем – «вырвал и вырезал»?

Олам: Дорогой Илай, посуди сам: от века достойный муж ищет порядка, чтобы, как и прежде, управлять хозяйством, чтобы все было пристойно, благообразно и мирно – вопиет в небо, поскольку у него не получается сложить метафизическую систему – хозяйственно-культурные уклады и способы/уровни институциональзации еще слишком слабы, чтобы обеспечить само(вос)производство системы метафизики – воспроизводство универсалий высшего порядка – онтологических и гносеологических категорий, а мифо-поэтический ресурс уже недостаточен, чтобы метафоры обслуживали усложняющуюся систему отношений. И вот на те – из неба глас, да не просто, а с претензией на конкретность. Ждал Авраам одного – как порядок сложить, как мир гармонизировать, а получил иное, о чем представить и в страшном сне не мог, и в бреду набормотать, – выяснилось, что наличное, как бы мы сегодня об этом сказали, таковым не является, поскольку единственно наличным, сущностным является Глас – глаголющий Он / слышимый Тот – Творец, а все Им сотворенное квази-сущностно, т.е. определяется как не-Сущее. [P.S.: И то правда – с чего это вдруг решили, что природа=натура обладает этим признаком/статусом, не имей она легитимных (= конвенциональных) процедур объективации-суверенизации?]

Но это – полбеды: с учетом даже простейших навыков различения/классификации, с бурей эмоций справиться можно – да и то правда: ну какая разница, как искать неизвестное – то ли от «А» (катофатический метод), то ли от «не-А» (апофатический метод); ну подумаешь, поменяется «бухгалтерия» хозяйства, которое нужно будет теперь пересчитать в логике «часть от целого», если уж Творец всего тварного (целого) объявился и сказал о том, как оно есть, а не как думали прежде – выводили как арифметическую последовательность известных целых (единиц) – на пальцах пальцами считали; ну подумаешь, чуть поменяется модель/логика установления норм/запретов/оправданий, если система власти (диктат силы) остается почти неизменной – ну кто при этом способен помыслить о перспективах (вызовах / угрозах) следствий при переходе с конвенциональной на номиналистическую модель, если в природе отродясь такой модели не было. Так что вот: грянул Глас – в мире состоялся акт трансгрессии (теофании), а с ним – неизбежно трансформировался принцип «строительства» (организации / управления) миропорядка – глобально изменилась «бухгалтерия» хозяйства природы, но главное – хозяйства духовно-нравственного.

Илай, ну как тебе история – думаешь, состоявшаяся трансгрессия Творца мира в сотворенный мир привела к исполнению чаяний Авраама – мир упорядочился (гармонизировался, упростился)? Ну и если мы уж упомянули о теофании, то, наверное, и феноменологический подход, о котором ты интересовался, столкнется, как минимум, с двумя типами объектов, хотя бы из-за различий в способах их производства/по-явления.

Илай: Эх, Олам, ну что за страсть к риторическим вопросам?

Олам: Мой юный друг, не ты ли просил остановиться ради прояснения гнетущего тебя вопроса о табу? И если тот твой вопрос не предваряло повествование – ведь не ты рассказал «историю», в которой я во след тебе, реконструируя события и проверяя логику как их, так и твою, как могу быть уверен, что ты теперь преодолел «камень преткновения» и более не споткнешься о песчинки? – Так что уж порадуй – говори, что именно стало тебе очевидным (для мышления этот опыт суть дидактика).

Илай: Спасибо, Олам – ценное замечание: похоже, начни и это мое «поспешение» – стереотип мышления – рассматривать – что да как, да почему, найдем фактор «Адамова греха»… – Угадал? – Деваться некуда – ты прав, а потому расскажу, что увидел, а тебя буду просить наблюдать за логикой – не ошибусь ли с достатком оснований.

Конечно нет – мир Авраама нисколько не упростился, ничуть, а собственно для Авраама и того хуже – весь привычный мир в одночасье рухнул – перевернулся если не на 180°, так на 90 точно, да еще и наизнанку вывернулся: и правда – лучше бы потоп!

Что стало проще? – система универсалий появилась – теперь ее не нужно искать/строить, не нужно препираться/воевать с инаковыми.. А всего то и случилось, что маленький рассказ: Всеведущий рассказал Аврааму, как оно все было=есть – как начиналось/есть – было/будет (космогонический миф), кто и как среди богов (теогонический миф), кто и как среди людей (антропогонический миф). Не обошлось и без уточнений – где и как те люди (социогонический миф), а потому многое Авраам припомнил, и стало ему, надо полагать, не легче. А если даже и легче, то лишь самую малость, в одном – весь мир теперь сотериологизировался – цель появилась, притом одна…

Что уж тут поделать, если мир, оказывается, – творение? – Хорошо, если знаком с Хозяином, а Он, в свою очередь, милостив и радушен и вполне способен, присматривая и увещевая/назидая, тебе доверять, а потому живи по установленным Им законам (заповедям) – не нарушай порядок вещей и блаженствуй! Что и как с незнакомцами Хозяина или твоими в такой системе – все очевидно – особого выбора или исключения нет…

Так что после этого божественного рассказа, в отличие от заскучавшего в Эдеме Адама и изгнанного оттуда вследствие несоблюдения заповеди, теперь вдвойне не забалуешь – мало того, что надо праведно, согласно Божественным заповедям жить, так еще и с задачей – восстановить полноту как Адамова образа в себе, так и Райского мира в Мире, что осквернен и все более и более приходит в запустение, разоряется. Похоже, все предельно ясно и четко: есть Закон, есть Образ, на какой равняться, – все это и есть высшие ценности и смыслы (онто-аксиология = телеология) – ничего больше изобретать и искать не нужно, и особого смысла нет – будет очередное уклонение от Заповеди(ей). Ну а поскольку сотворенный мир дан в удел человеку, то и рачительное «домоуправление» – смысл и задача его в нем хозяйствования (гносео-праксиология). Поскольку много-/разно-образ-ность(ие) мира есть условие/мера/причинно-следственность его красоты/единства/полноты, как и наоборот – принцип его бытования-становления, то и обеспечение их всеми доступными средствами есть смысло-задача человека.

Все это – в идеальной модели, которая перестала быть, как становится известно из космогонического и антропогонического рассказа Бога, в результате грехопадения. [Сразу оговорюсь, чтобы не дразнить тебя, Олам, – я вижу: божественность Бога – Его святость и сакральность Его образа – сфера сакрального никак при этом не пострадала и страдать в принципе не может, поскольку не является принадлежащей тварному – сфере профанного. Это есть принципиальный момент – аксиома – системы и ее онто-аксиологический признак/статус. Кстати, «божественность» распространялась на всю систему отношений пока система находилась в естественном состоянии – прямых отношений Творца и творения в лице венца творения – Человека. Кроме того, эта система имеет свою усложненную «историю» – имеет «план» Домостроительства: от предвечности в замысле до момента творения – пра-этап, и собственно историю – от момента творения до грехопадения (этап Эдема) и от грехопадения до полноты времен (этап Воинствующей Церкви) с двумя периодами – Ветхозаветной истории и Новозаветной истории.]

Олам: Илай, прости что все же перебиваю-останавливаю тебя, но ты уверен, что модель именно такова, как ты здесь ее реконструируешь? – ты внимательно следил за рассказом / Откровением Бога – переживал и видел историю в том «божественном рассказе» именно так, как повествовал о ней Бог, являвшийся иногда участником, а иногда и просто наблюдателем тех событий? Да и то как ты сказал «тварному – сфере профанного», я бы описывал так – «профанной сфере в тварном» или «профанном в тварном».

Илай: Я начинаю смущаться, Олам, – неужели я опять споткнулся?

Олам: Пока не знаю – нужно уточнить несколько моментов, а для этого, потому теперь и я попросил тебя остановиться. Если это не сделать, последствия могут оказаться печальными…

Илай: Как в той известной еврейской морали «невозможно найти черную кошку в черной комнате, тем более, когда ее там нет» – бессмысленно искать ответ на некорректный (без-умный/-смысленный) вопрос.

Олам: Это минимум, Илай. А максимум – тебя можно будет уличить или в намеренном обмане, или того хуже – богохульстве; результат, как понимаешь, один – смерть, из которой, правда, если ты действительно хоть чуточку разумен, все же можно извлечь дидактический (аксиологический и гносеологический) урок: если невозможно избежать смерти, так хотя бы постарайся иметь от нее пользу – пусть хотя бы она «прославит» тебя в истории – помнишь урок/пример Сократа?

Илай: Не могу понять – ты меня решил напугать или так вдохновляешь?

Олам: И опять скажу – пока не знаю, мой дорогой и беспомощный (надеюсь, не безнадежный) друг, – надо остановиться и разобраться – уточнить: если ты решил стать «воином» света/разума, то имеющиеся на тебе доспехи – это твоя готовность к какой-то конкретной по виду войне, или ты от наивности полагаешь, что война – это как уличная, пьяная потасовка, мол чего-то там не поделили, не нашли взаимопонимания-консенсуса и теперь бузят, а может и того пуще – «чем бы дитя не тешилось…»?

Пока мне не понятно, насколько твои «доспехи» крепки – как умело ты ими распоряжаешься, да и можешь ли в целом владеть – а может ты их просто украл/присвоил, или это такие у тебя игрушки – «растет мальчик – растут и его игрушки»? – Так что не торопись – давай посмотрим, а потому давай вернемся к грехопадению, о котором ты упомянул в своем рассказе, а может, Илай, – в сказке, некотором роде сюре – бреде воспаленного сознания? Не скрою, мне любопытно – почему столь просвещенный муж, так много знающий об аналитико-синтетических способностях рассудка (сознания), приемах верификации, принципах классификации, рассуждая о грехопадении, не употребил формулу «двойное грехопадение»?

Илай: А ведь ты прав, Олам: если некто считает себя разумным (человеком), должен, как минимум, продемонстрировать способ своей собственной верификации – объективироваться / удостовериться, по сути – суверенизировать-ся. Так что каким бы ни был опыт (функция) объекта, этот опыт должен быть пред-ставлен(стоять) – не только «снят» в образ и как образ (т.е. формализован – «институционально» выражен, явиться знаком), но и соотнесен с конкретным продуктом как итогом реализованности (реализованной) функции, и в этом смысле всякий знак (образ), его имя (значение), есть отражение-высказывание опыта. Но это еще не все – важно видеть/понимать, как это происходит (видеть одновременно и процессуальность и ее институционализацию) – как в самом этом процессе происходит отчуждение/снятие/выведение имени от процесса (в процессе), формы от содержания (из[в] содержания[и]), знака от значения-смысла. По сути, это и есть категоризация – «удвоение», за счет которой мы отныне имеем/различаем бытование не только в природе, которых, как выяснилось, две – материальная и духовная, – но теперь и в мире – особом семиотическом пространстве, структура которого многим столь же неочевидна, как и неразличимы функции-значения слов, которыми я-он-ты / мы-они жонглируем.

Олам: Молодец, Илай, – правильно! И не только беспомощность и слепота, но ко всему еще и лживость: помнишь про ложь – как Хайдеггер уличил во лжи язык, который есть «дом Бытия»? Так что – да, ты прав: это лишь простецам да бузотерам видится «у-дво-ение», «у-тро-ение» да так, что еще Оккаму пришлось возопить и положить предел этому безумному «четвертованию» мира – «не умножайте сущности без должного к тому основания»! Как видишь, лишь неразвитое мышление – неразвитость способности поддерживать диалектику – за конкретными деревьями не видит лес и наоборот – за лесом не видит составляющее его растительное мно-разно-образие, так и блуждая меж трех берез неприкаянно и беспомощно, будто в потьмах…

Конечно, «удвоенность» – это не что иное, как само-различенность природы, в ней же само собой для себя же и происходящая – различение ее материального/вещественного и идеального/духовного субстратов, которые затем и предстают нам, нашему мыслящему взору, в виде знака – понятия. «Понятие», таким образом, есть ни что иное, как описание функции – того единства, «горизонтальной (физической) целостности и цельности» элементов, что находятся во взаимодействии, образуя самим фактом-характером этого взаимодействия не только среду бытования-реализации каждого элемента как функции и функции в целом, но и пра-систему, которая тут же переворачивается – уходит в верх, образует вертикаль, а на/в ней и свою систему. [Начиная с Гегеля, этот процесс мы называем «снятие» – упразднение прежнего значения, характеризуя-описывая его как «отрицание» – обращение в противоположное, при этом, правда, не всегда корректно понимая смысл-значение собственно этих понятий-категорий, если прожили-выстрадали их не должным образом.] Схожесть этих мини-систем велика настолько, прям до тождественности, что это их единство, «гомогенность» дает нам ощущение полноты, цельности – целого; так праксиологическое сплетается с гносеологическим и наоборот, а точка их пересечения – отныне не только основание быть сувереном – управлять и распоряжаться образующимся в ней порядком, но и демиургом – определять, делать конкретным каждый элемент и всю систему в целом извне её.

Илай: Это ты сейчас показал, как копье Одиссея становится римской колонной или фаллосом Асириса и Амон Ра, Шивы, Такэ-ина-данэ и др., а сам Одиссей стяжал у богов почтение, суверенизировался – преобразил свой вульгарный атеизм (экстремизм раба) в милосердие и учтивость, мудрость и почтительннось господина – творца и домоуправителя своего мира в Мире, человека культурного, гаранта цивилизации и цивильности?

Олам: Да, Илай, – именно так: твой «логический стереотип» ощущения, пра-расчета-схватывания системного скачка радует – ты хорошо чувствуешь и твоя интуиция в соединении образов, чтобы образовать метафору, впечатляют, но тебе еще только предстоит «развязать» этот стереотип – высвободить его – превратить в метод, чтобы ты не только прыгал вверх, но еще и парил в этих горизонтах-горизонталях – ты еще должен научиться видеть, как работает антиномия в «горизонтали» – как «количество переходит в качество» и каково оно, снятие, тут…

Так что, да – «горизонтальное» начинает переживаться/осознаваться как опытное и выражаться как чувственный образ(ы) всем доступным арсеналом метафор/иносказательности – начинают формироваться конвенциональные практики/нормы – формируется система пра-семиотики – простейших знаков-маркеров. Образовавшись как «надстройка», духовное/идеальное в своем становлении – расширении и развитии практик конвенциализации-классификации – будет неизбежно восходить вверх, пока образы не станут понятиями, а понятия – категориями, а вся эта усложняющаяся система отношений, чтобы ощущаться-представляться как целое, не упрется в потребность иметь именование – иметь категорию категорий.

Илай: Постой, Олам, – дай угадаю, чем все это завершится.

Олам: Да что ж тут угадывать – просто договори.

Илай: Завершится становление того, что получило вертикальную направленность – становится вертикальным, когда завершится «механика» диалектики – механика всех внутренних процессов – когда вертикальная ось вновь станет, сомкнется/сопряжется с горизонтальной…

Пока первичные объекты-образы вызвали к жизни понятия – состоялся, как мы обычно говорим, миф (мифологическое сознание – всецело пестрое, сплошь эклектичное). Порядок в воцарившемся на «кухне» образов-пра-понятий хаосе и разоре наведут универсалии нового типа – пра-категории – природа узрит Бога(ов), который(е), в свою очередь, преобразят природу: механика природы окажется божественной – станет механикой Бога, ну а сама природа – творением – закономерным воплощением воли ее Творца-устроителя-законодателя-охранителя-судьи. Так в жизнь входят системы нового, преображенного порядка – религии – уникальный «двуплоскостной, горизонтально-вертикальный бином», образом которого выступает лествица или колонна, соединяющая небо и землю или наоборот – не суть, – главное, что на/по ней каждый творит свое – Боги в своих действиях (или силах) сходят, люди – восходят…

Олам: Кстати, самое время уточнить – как с этим «откровением» быть и что делать?

Илай: Риторический вопрос! – А разве против лома есть приемы, размышляет стереотипизированное сознание… Боги ведь не лыком шиты: если уж они вторглись, то не просто, а неустранимо – с неотменяемым наследием – установили множество запретов/табу!

Но ведь и Одисей оказался не прост: метнул копье – ослепил циклопа и спасся, и боги ему стали не просто не нужны, но даже наоборот – теперь избавиться от них простым отрицанием или грубым борением невозможно, поскольку в них и за счет их новое качество Одиссея – он стал сувереном не только дома/хозяйства своего, но своей судьбы. И этому его качеству/состоянию гарантом выступают только боги!

Так что – да, после этой истории – «борьбы за суверенность» – и Боги стали осмотрительнее: когда «стрела вылетела», остановить ее может лишь «смерть» – ее нужно похоронить, как это и делают издревле в культурах доиндустриального типа. Ну а пробуждение, «воскрешение» – воззвание к жизни всецело в руках того, в чьей воле циклы высшего порядка – например, «весна», как и новый день неизбежно наступят и будут тем ярче/теплее, чем суровее – холоднее/темнее – были зима/ночь… Не удержав однажды свой «посох/трезубец/меч-огонь» как средство силы/повеления/устрашения, Бог перестает быть верховным, да и вообще богом – лишается могущества и именно тем, что его полнота, его всевластность оказывается под сомнением – она становится дискретна, а потому и линейна. Богом почитается средь схожих/равных тот, кто управляет циклом и его элементами, включая инструменты…

Не выпусти Бог свой «посох» – не начни взаимодействие/коммуникацию с неравным себе по природе, – что и отразит «снятие» (понятие) как результат становления «природы»-функции (отчуждение – «отрицание»), – не пришлось бы умирать, пусть даже понарошку.

Олам: Какой великолепный момент – какая потенция у твоей мысли! Илай, ты не находишь смешной и даже несколько нелепой свою реконструкцию истории становления Бытия – умирающий Бог! А какая яркость метафоры – умирающий Бог! – Аж дух завораживает…

Илай: Но для кого она смешна-комична, безумна-трагична?

Посуди: если ты – Верховный, то никак не конечен – не дискретен – тотален. И вся твоя «смертность» – пустой звук, глупость, – поскольку это даже не не-обладать формой, а распоряжаться ею – одновременно и являть, и скрывать ее. Ну а те, что возомнят себя Верховно-вы(с)шними – пусть попробуют скрыться в тотальности наличного, кроме как не-быть – умереть. Так что да – Бог есть тот, кто умеет быть не комиком и не трагиком в игре в прятки – кто умеет распоряжаться производством форм – предстать-воскресать алчущему и не просто как «анти» – это слишком просто, но как «ино» – ино-бытийное.

Олам: Илай, ты и вправду думаешь, что Боги настолько наивны и даже глуповаты?

Предстать-воскреснуть перед алчущим, вслед Одиссею, который по сути высвободил технологию, уже умеет всякий ребенок: его мечты уже почти мгновенно окрывающиеся, обналичивающиеся реальности. Как понимаешь, в условиях мира аграрно-феодального с развитыми «политическими инструментами», которые стали результатом одновременно и действия Одиссея и «обратки» – трансгрессии в мир Бога, Декарт лишь повторил давно известное: его «cogito» стало таким же как и одиссеево «действую / отвечаю». [Так что специально оговорюсь-добавлю: Бог, если Он действительно Бог, а не комик-гастролер – не шастает туда-обратно по вызову, не тумблер-переключатель, то непременно и всегда является дважды – первое явление уже состоялось или ожидается, а вторым будет «снята»/упразднится дискретность – завершится история – восстановится/преобразится тотальность природы.] Так что, как только Декарт это произнес-повторил – была выпущена новая (обновленная) стрела, которая на деле не Бога убила, как наивно полагал Ницше, и не Человека, как могут сказать профаны нынче, а пока лишь Сатану – ино-бытие наличного (химеру), который был прекраснейшим в первенцах творения – Свет утренней Зари, но вмиг, задолго до появления человека – вершины и славы творения, венца мироздания, – ставший гнуснейшим из злодеев и ничтожнейшим среди растленных – князем тьмы и мира сего – мира, лежащего во тьме и зле греха и клятвопреступления.

Человек лишь метафорически, образно «убил Бога», поскольку все еще пытается встать на Его место. Да – именно пытается, а потому, с твоего позволения, и мы повторимся: как только человек высвободил руку (первый инструмент) – рухнула эра мифа, закончился мир Космоцентризма (в мир пришел Бог и утвердил Истину в качестве высшей и абсолютной универсалии – эпохой Теоцентризма началась эра гнозиса); и вот человек высвобождает «сознание» (второй инструмент )

высвобождение сознания – инструментализация его процессов: диалектика стала очевидной, но все еще не стереотипом. Это нашло свое закономерное отражение в «механике» социальной природы – она стала индустриальной и вот намечается процесс ее пред-трансформации – информатизации (виртуализации – ино-, но все же бытийности/вещности). Человек научился и уже активно распоряжается производством форм (полионтологизация) – человеку удается не только рассчитать, но и удержать анти-вещество, и более – создан электронный коллайдер для улавливания «частицы Бога» — фиксации мгновения проявления формы (массы/энергии) — появления в наличном конкретного нечто, которое уже рассчитано, появления из ничто, пока что как из ниоткуда, но уже способного быть с пред-признаком — намеком на характер/качество этой ничтойности

– на смену Теоцентризму приходит Антропоцентризм, разрушающий привычный алгоритм образования образа целого/единства – монизм дал трещину, но все еще пока удерживается. Хотя человек и способен проводить деконсрукции – он лишь в самом начале пути к своей и мира полионтологизации. И нам об этом рассказал сам Бог, и не только рассказал, но и лично продемонстрировал, правда, только в христианском ин-варианте моноцентристской модели бытия (= мироздания)… А потому мы и спросим-уточним – но вместо ли Бога себя мнит возвести Человек, или пока лишь на Его место, притом то, которое свершилось в творении как теофания? – Может человек все же пока только учится творить собственную «теофанию» – быть мини, демиургом?

Илай: Ах так вот на что ты намекал, останавливая меня и спрашивая о двойном грехопадении – ты думаешь именно так Бог играется со своим творением – разбросал загадки, а подсказка – Он сам, – потому и вынужден Себя же Сам и убить (метафорически конечно же), как мы понимаем, не столько для себя перед Собою же и/или в Себе же, но в ино-бытии Себя – в сотворенном мире, в реальности человека – на его глазах, т.е. перед человеком (всякой твари), а для пущего эффекта – и его же руками… Но затем, как окончательно спрятаться – скрыться с глаз «до срока», оставит неизгладимое о своем могуществе впечатление – Себя же Сам и воскресит!

Так вот какова она – улыбка Бога, о которой ты все время твердишь и которую пытаешься нам показать! Так это потому она столь тиха и столь очаровательно-загадочна?

Дорогой Олам, если ты сейчас готовишься сделать еще один повтор-предостережение, я не дам повода к разочарованию/удовольствию – думаю, на этот раз я не сделаю наивно-глупый шаг – нет, я не буду уличать/обвинять Бога, приписывая ему злонамеренность и коварство умысла…

Безусловно, чтобы увидеть Бога, надо сперва узнать/увидеть скорее не где, а как Он прячется – человеку надо не просто научиться отделять явление от сущности. В этом акте он лишь открывает для себя образ Бога – феномен диалектики (единства противоречий) – и начинает догадываться, что ино-бытием для «духовного» наличного выступает собственно то Сущее, как о нем и говорит Бог то ли своим, то ли в своем Откровении (Лк. 24: 39) – потому Иоанн Дамаскин вслед и назидает: «только Бог один – несравним [ни с чем], только одно – Божество – поистине – невещественно и бестелесно». Но чтобы опыт диалектики был очевиден, тварному, а не только профанному [sic! Олам, я исправился!], нужна реальная история – реальный опыт, пусть и открывающийся на начальных этапах метафорически. Так что падение Денницы (и сонма подчиненных ему ангелов – первенцев из Божественного творения), как на то указывает уже Блаженный Августин, по сути, ничто иное как философское «снятия» этого противоречия – разделение добра и зла, которому в ретроспективе предшествует отделение света от тьмы, а в перспективе – Царство Божие [с Человеком] (и/или Страшный Суд; – кому уж что приятнее полагать/видеть).

Но как во всем этом усмотреть, как/где прячется Бог, – думаю, дорогой Олам, – пока остается тайной: в этом вопросе мы, похоже, не продвинулись дальше Иоанна Дамаскина [Точное изложение… II 3 (17)], который говорил, что вид и определение ангельской сущности знает лишь Создатель, ибо в своем служении ангелы обнаруживают себя как разумно-свободные существа, носящие в себе образ Божий – в определенном смысле обладают силой Его. Но вдруг, действуя ею, то ли от ощущения ее, то ли просто от мнимости о ней как собственной самости, Денница рухнул – стал Адом/Сатаной – Преисподней мира. Поскольку его явление в творении (мироздании) не его собственная заслуга – его форма есть следствие воления Бога, а сам он – становление в этой форме, и становление это не в меньшей степени оказывается зависимым от Творца, Его энергий/сущностей, вне которых не возникает даже потенции к быть – реализовывать функцию, ради которой существует форма, то ставший символом греха и отпадения Денница в своих взалканиях жизни – жажде божественных энергий/сущности – лицедействует – искушает человека ради еще большего греха – вольного пожертвования тем, что не его, человека, но что дано ему, человеку, в удел – свободное, ответственное распоряжение, благодаря которому он суть подобие Бога. Свершается «великое» грехопадение, обрушающее теперь всю систему мироздания…

Отныне мир становится предельно, дважды, категоричен – мир не только как божественное (духовное/идеальное) и тварное (природно-материальное/вещное), но и сакральное (одухотворенное) и профанное (тленно-падшее/адское), а потому и истин в мире как минимум две, и инверсивных практик не меньше: сущность является, явление же существенно. – Так богословская проблема (задача) рождает не только теологию, но и философию, а вместе они – философию религии и философскую теологию как религиоведение. Вот итог – так мироздание открывается как опыт диалектического единства пары базовых философских категорий – сущности и явления и формы их познания – апофатики и катофатики, за которыми следуют системы классификаций не только явлений, но и сущностных начал.

Олам: Илай, все это очень хорошо! Но не забыл ли ты теперь о другом главном – так где же прячется Бог, в чем же его тайна?

Илай: Как ты и говорил, Олам, – в точке, где сходится «горизонталь конвенции», превращаясь в «вертикаль принципа», высвобождая диалектику как механизм, но и сознание. Можно и поэтичнее, как это ты любишь повторять: Боги могучи, но люди сильнее, ибо в их сердцах рождаются Боги и в их же сердца они возвращаются… – Да, Боги и вправду живут и умирают, как и культуры, отмеряя цикл эпохам и эрам, а иногда и цивилизациям – владеть диалектикой мало, нужно зорко следить за табу.

Олам: Ну что ж, наш драгоценный воитель – иди и твори. Надеюсь как-нибудь повидать тебя: не скрою, любопытно свершение твоих дерзновений – столь яркие доспехи, этот поцелуй Богов, вполне способен испепелить тебя еще раньше, нежели многих, так и не ставших мудрецами, твоих учителей.

Иди, наш вдохновенный суверен, – созидай и созижди. Надеюсь как-нибудь повидать тебя: не скрою, любопытно – сможешь ли возрождать-ся – разорить стереотип мимикрий то ли под функцию, то ли под образ её, а то ведь, не став суверенами по истине – тем, кто открывает новые реальности/природы и передает их содержание/управление тем, кого воззвал/укрепил в жизни, – влачить жизнь растленную – даже при плотском достатке прозябать до скончания века, пока вновь «воскресшие» боги не разорят и не испепелят все то ценное (квази), что так обоготворяется в профанном и профанирует жизнь.

* * * 

Записка «нового» Баламута –

(Хм! – вполне себе сценарий…

– вдруг ты его спровоцируешь)

 Олам: Трансцендентное (Табу) выступает для знатока религий и философа в роли аксиомы, как эйдос, как «пустое понятие», но у монотеистов оно становится рáвно Сущему, а потому трансцендентным и через трансцендентное, как Сущее, для монотеиста возникают атрибуты реального мира – вещного, всякого тварного мара.

Илай: В таком случае, не думаешь ли ты, Олам, что в идее «трансцендентное это Сущее» кроется главный подвох для рассмотрения трансцендентного с феноменологической точки зрения? – Ты ведь делаешь эйдос процессом. Это похоже на то, что ты хочешь взвесить длину!

Олам: Илай, ты забываешь о том, что реальность и действительность явления разные, и реальность сложнее последней. Кант пытался вырваться из этого, но если поменять перспективу, всё получится – задумайся над местом аксиомы в/для теории, дорогой Илай. Кстати, я недоумеваю, недавно в университете был День философии, а я так и не увидел твоё эссе!

Илай: К чему бы это?

Олам: Ради тебя.

Илай: Почему я должен писать эссе, и когда ты мне говорил об этом? – Я не припоминаю.

Олам: Где же твое дерзновение, Илай? Воистину, ты смешишь меня! Ты дерзновенен, или что? Ты знаешь меня, и знаешь, как у меня в отношениях с теми, кто жаждет быть: неужели потенция жизни – договор, а потенция творчества – условие? Неужели моё/твое эго и контекст его – проблема, а не условие?

Илай: Не ты ли однажды сказал, что «Илай мнит себя философом»? Если я – мнящий, зачем с меня ждать слов как с действительного?

Олам: Неужели ты столь раним? А ведь надо бороться за себя, за контекст себя!

Илай: Сегодня не тот день, когда я упражнялся бы в словопрениях с философом. Олам. Но при этом ты понуждаешь меня разглядывать твой паттерн. – И с чего это вдруг такая дерзость, учитывая, что ты даже не поинтересовался, есть ли у меня на то силы/время/желание – вижу ли я в том хотя бы смысл?

Илай: Прости, Олам, я просто привык, что ты, когда вдруг что – рядом. Кстати, а со своими ты разобрался – как они?

Олам: Мои? Ты намекаешь, что ты видишь природу/следствие паттерна – отрефлексировал?

Илай: Нет – я ведь все еще жив, а отрефлексированность индивидуальных паттернов, как понимаю, приводит к суициду.

Олам: Ты хорош! Но лишь в своём живом в уме. (Здесь ты улыбаешься? – Напрасно…) Остальное всё в тебе – жонглерство.

Илай: Наверное, я просто не мучаюсь. Помню, дорогой Олам, что знание ведь в муках и через них, и философию надо выстрадать…

Олам: Так и есть: нет боли и нет мучения – контекста Я, – которое высечет вопрос, приоткрывающий тайну рождения принципа для того, что будет собрано или изведено как всеобщее, полнота, – нет и жизни… Так что никак по-иному не пережить/схватить целое (цельность целого, блага) – единство его, если уже есть конкретность форм и облекающихся в них стихий [природ]. Кстати, именно потому и Сатана мёртв – всё, нет его! А некоторые думают, что это Бог умер…

Илай: Да ладно! – И в чём же смерть эта?

Олам: Вполне может быть два варианта – дерзновение на полноту и любование собою как образом полноты, а также и богохульство – ощущение себя как полноты и гордение собою вот таким – сияющим во славе, но слава то Божия и мощь потенции, готовой проявить Его величие во второй и последующий дни, в том числе и объем их полноты, Его же…

Илай: Почему Денница ушёл от Бога? Почему война?

Олам: Денница ушел? – как это? Я знаю, что он отпал: творение в каждой его части и всей полноте одновременно неразоримо – оно пресуществлено вечности, а потому вечен и отпавший, но для «жизни» ему все же нужно то, что ее, жизнь, содержит – Дух Божий, вот он и собирает его у тех, кто готов вольно передать то, что им не принадлежит – стать богохульниками и разорителями…

Илай: Но ты сказал, что Сатана умер.

Олам: Так и есть! – тайна не только ангелов, но и «игры» Бога снята, а потому в Сатане более и нет необходимости – всякое земное равно конкретное перестает таковым быть, когда входит в полноту – случается «полнота времени» религии, ее цикла, и она из линейности стяжает вечность… Что суть смерть, Илай? – Обратная трансгрессия – трансгрессия в вечность, а трансценденция – залог её!

Илай: Ты можешь, Олам, рассказать об этом полнее, детально? Ибо я не совсем понял саму «физиологию» сатанинской гибели.

Олам: Юноша, забудь об этом, а то вдруг возомнишь себя знающим полноту бытия, никак ее не изводя, а лишь следуя разворачиванию мысли – лучше рассказу о его Тайне…

Пока лишь знай, что преодолевший тайну, разоривший ее, – входит в полноту, но не имеющий смирения, при этом, – дерзновен в ощущении полноты мнить себя полнотой и, тем самым, восстанавливает Ад – делается вторым Сатаной, по образу первого…. Ты искушаешься тайной, а это очень опасно.

Илай: Разве Бог уничтожил Сатану?

Олам: Он это не в состоянии сделать, т.к. это тут же уничтожит творение как таковое и, как ни странно, и самого Бога, как проявляющегося в творении –собственно творением, актом творения. Сатану уничтожает лишь человек, восстанавливая тем самым образ полноты творения и, таким образом, претендуя на Богосыновство – Богу ведь придется учить человека не только «правильному» суициду, но еще и легитимировать – показать как священно-это-творится…

Боже ж мой! – ты или устал, Илай, или духу пока еще не достает… – хотя, это по сути одно и то же…

Илай: Наверно, ты прав, философ. Ещё спрошу тебя: как ты думаешь, Олам, что такое война?

Олам: Ты забавный! Война – это инструмент разрешения противоречий; итог – обновление принципа суверенизации актора отношений и принципа мирного сосуществования их как эпистем – принцип, положенный в основу модели, в которой уже и будут находить реализацию экономики, модель которых должна быть согласована и не быть в противоречии с базовым принципом.

Илай: Тогда это замкнутый круг: противоречие – война – мир – развитие – противоречие и так далее…

Олам: Это не замкнутый круг на оси времени, Илай, а диалектика – сфера, образуемая как минимум двумя осями, а не одной. Так что, как можешь, наверное,  догадаться, главная война – это война за образ Бога, то есть за то, как мы думаем, как Бог/Человек творит мир и мир Ему отвечает, находясь в становлении – утверждении и реализации мироздания, принципа миропорядка.

Илай: Сводить Бога к принципу миропорядка? Однако… Это же не тождественные явления!

Олам: Явления нет, а вот сущности – вполне, чтобы объявлять войны именем Бога. Если уж ты то ли «круг» захотел разорвать, то ли наоборот – сомкнуть… – ну-ну – не рано ли участь и роль Бога начала тебя томить?.. – Не тождественно, говоришь?

И это говорит – этим заботиться тот, который только и слышал от меня, что будь опаслив, мудрствуй не только над духами, но и принципами бытия?.. – Ты начал эксперимент, но остерегайся ловушки «дурных систем» – не можешь задать метафизическую перспективу, – хорони и сторонись: станешь слепцом, идущим за слепоглухонимым поводырем… – Лучше учи матчасть Религиоведения… – хотя пока и им не хватает мощи логико-методологического, понятийно-категориального аппарата – нет пока той универсальной категории, которая бы утвердила общее и конкретное – надстроечное, в котором бы разрешалось видовое разнообразие метафизических моделей, но они куда ближе к цели, нежели просто философы и теологи, математики и физики.

Илай: Дискуссия с тобой, философ, сущее удовольствие – польза!

Олам: Что ж – за вдохновение Сущим – сущее вдохновение! Знаешь, тебе было бы к лицу стать монахом.

Илай: Нет, я не он, а ко всему – и не хочу им быть!

Олам: Вариантов нет – иное тебя будет делать менее счастливым и возвышенным, и окончательно приведет к разочарованию – вульгарной брутальности, быдлосущему!

Илай: Ты как всегда преувеличиваешь, Олам!

Олам: По обычаю: максималист в мире профанном – перверст! Но было ли, когда я оказывался не прав?

Илай: Думаю, и мое время придет…

Источник публикации – журнал «Миссия конфессий»